7.3 Новый город
Нужно было, опережая строительство, в приспособленных временных помещениях организовать разработку сложных компьютерных систем. Людей в новой организации к моему приходу было всего 9 человек. А к концу года здесь уже трудились более двух сотен специалистов, местных и съехавшихся со всего СССР. Каждый день приходили новые люди. С каждым беседовал, находил возможности их включения в работу. Планы развития предприятия были амбициозными. До двух десятков тысяч человек должны были разрабатывать и изготавливать ответственные компьютерные системы уже через пару лет. Стремительно возводились уникальные производственные помещения. Строилось жильё, привлекавшее всё новых работников.
Запомнился первый приезд в Белгород. Зима. В тот год было очень много снега. Два часа электричкой по заснеженным полям. Потом долго искал нужное здание. Бродил пешком по городу, недооценил его размеры. Везде огромные сугробы, улицы расчищены только в центре города. День был морозный, дымка, оседала снежная пыль. Наконец, нашел нужный дом. Это было двухэтажное здание старой школы, находящееся глубоко внутри квартала и украшенное высокими тёмными елями вдоль фасада. Меня удивило необычное для серьёзного места работы отсутствие охраны. Да и вообще людей не было видно. Сильно пахло свежей масляной краской. Пошёл на голоса. Несколько строительных рабочих заканчивали отделку большой комнаты на первом этаже. Наверное, тут был спортивный зал, а теперь явно планировалось установить большую электронную вычислительную машину. Где начальство? Не знают. Пошёл на второй этаж. Опять - никого. И, наконец, в угловой маленькой комнате с очень скудной обстановкой нашлись 3 работника. Они на большом деревянном ящике, накрытом газетой, возились со старым автомобильным радиоприёмником. Представился. Да, меня они ждут. Директор сказал, что я приеду и расскажу, наконец, чем же им заняться. А то они уже несколько дней числятся на новом месте работы, но не знают толком, что это за "контора". Директора нет, он в Москве и до конца недели не появится. Какая у них специальность? Связисты с местных предприятий, с вычислительной техникой раньше не соприкасались. Перешли сюда, чтобы получить жильё. В комнате было светло, тепло, просторно. В открытую форточку замерзшего окна залетала снежная пыль. Острое знобящее чувство начала нового большого дела.
Всё же нелегко дался мне этот переход. Я обнаружил, что никогда не бывает человек так неустойчив в своём решении, как в тот момент, когда он считает, что решил окончательно. В этот момент все преимущества, которые следуют из решения, кажутся уже полученными. И одновременно во весь рост встают проблемы, порождаемые решением, и щемит душу ощущение неизбежных потерь. Поэтому для реального перехода должна быть не одна причина, а хотя бы две. У меня нашлась такая вторая причина в семейных отношениях.
О своём родном секторе на прежнем предприятии я мог не беспокоиться. Ещё пару лет я имел возможность появляться там. Дела шли нормально. Сменивший меня Володя Красников успешно продолжал и развивал начатые работы. Интересно, что перед занятием должности он заявил, что согласится на такое повышение только при выраженной поддержке сотрудников. Сам провёл тайное голосование и убедился в почти всеобщей поддержке, причем те, кто проголосовал "против" тут же открыто высказали ему свои претензии. Такой был психологический климат в моём секторе. Жаль, что последующий общий развал затронул и этот оазис.
А я на новом месте оказался одним из "первых лиц", и на некоторое время - без "вторых" и "третьих".
Новые люди, новые задачи, новый город. Недолгой оказалась моя работа на новом предприятии - 4 года. Но пришлась она на крутой перелом в жизни страны, и это место оказалось очень удобным наблюдательным пунктом. Что и говорить, кругозор мой принудительно расширялся. Сотни людей со всей страны, незаурядных людей - они решились попытать счастья на новом месте, принесли с собой опыт, привычки, своё миропонимание. Городские власти не оставляли своим вниманием многообещающую новостройку. Московское головное предприятие пыталось встроить периферийное "новообразование" в свою систему, металось от пренебрежения к восторженным надеждам. Я в этой круговерти пытался реализовать свои представления о "правильной" работе, о справедливости. Очень многое удавалось, очень многое приходилось срочно и мучительно достраивать в своём сознании.
Опять новая проблема? Подумаем. Но не сейчас, дотянем до конца дня. Закрыв за собой дверь новой однокомнатной квартиры, моей крепости, отключившись на пару часов, я перелопачивал проблемы, искал технические и административные решения. Не всегда удавалось уснуть. К утру, обычно, была готова положительная программа действий, по крайней мере, на день. Коллегам мои решения казались чем-то уже существовавшим, неким озвученным опытом, а не импровизацией. Моя картина мира успешно работала, обеспечивая мне психологическую устойчивость, правильное прогнозирование. Ни разу я не попал в административный или технический тупик. Предприятие вполне успешно развивалось. Задачи перед ним ставились большой важности, и государство из последних сил материально обеспечивало решение этих задач.
Довольно скоро первого директора вынудили уволиться. Сработала интрига областного руководства в министерских коридорах. А как верил директор в наступившую перестройку! "Они уже поняли, что дальше так жить нельзя. Они скоро пересажают всех коррумпированных бюрократов. Начнётся новая, разумная жизнь. Страна сделает рывок вперёд" - негромко, но горячо убеждал он меня. Под "они" нужно было понимать - реформаторы из ЦК КПСС. Я не разделял его восторженность, ведь по моим представлениям в стране происходила как раз бюрократическая революция, никак не ведущая к разумной жизни. Цель устранения директора была в расчистке места под своего для областных властей человека. Но что-то у них не завязалось. Место осталось на пару лет вакантным, а делом руководили заместитель директора (он занимался строительством) и я в роли заместителя главного конструктора московского головного предприятия. В московском головном предприятии эту мою должность никто не воспринимал всерьёз - разница между царём и колониальным царьком.
Проблемами, потребовавшими больших усилий для своего решения, в это время оказались делёжка квартир, налаживание промышленно-организованной разработки компьютерных программ, защита от бестолковой активности партийного бюро, выдерживание логики развития предприятия. Все эти проблемы удалось решить вполне удовлетворительно, и их решение было для меня хорошей школой. Жаль, что "школой" всё и окончилось. Ну, да разговор сейчас не об этом.
В смете строительства предприятия были заложены средства на строительство жилья для приезжающих (приглашаемых) из других мест специалистов. Быстро построили первые секции большого жилого дома, двигалось строительство и следующих секций. В то время жильё было в стране основным "дефицитом", и страсти вокруг распределения квартир накалились. Ведь большинство сотрудников именно ради получения жилья оставили прежнюю работу, свои города. И все они слишком хорошо знали, в какой беспредел, в какое "таинство-жульничество" во многих случаях выливалось распределение жилья на предприятиях. Да и количество жилья было большим относительно числа претендентов. А коллектив ещё не сложился, не сложилась неформальная иерархия.
Я сделал ставку на полную открытость процесса. Все аргументы и факторы объявлялись открыто, каждый имел возможность высказать любые возражения. Особенную остроту ситуации придавало то, что мы шли на явное нарушение двух важных законных норм: нарушалась норма жилой площади при новом заселении и нарушался запрет на совмещение в одном подъезде дома постоянного жилья и общежития. Любая жалоба в контролирующие инстанции сломала бы всё распределение. Наши сотрудники из местных специалистов пришли, рассчитывая улучшить свои жилищные условия. Их могло удовлетворить только постоянное жильё нормальной площади. А приезжие бедствовали с семьями, снимая каморки в старых частных домиках горожан. Им нужно было срочно получить хоть что-нибудь. Моя уверенность в способности людей осознать свой отдалённый интерес и разумно действовать в расчёте на будущее вполне оправдалась. Не было ни одной жалобы "по существу". Для местного руководства это было удивительное явление. Правда, за пределами гласности осталось распределение почти половины квартир, переданных городу. Тут наши сотрудники могли наблюдать классический процесс, в результате которого у них оказались очень неожиданные соседи по дому.
Другая проблема проявилась неожиданно для меня. Ведущие позиции в коллективе заняли очень квалифицированные специалисты из отделов автоматизации управления местных заводов. Оказалось, что крайне трудно наладить разделение труда в таком составе. Пришлось вспомнить ранее встречавшееся объяснение, почему в трудоизбыточных областях страны не удаётся наладить новое производство, задыхающееся в центре от недостатка кадров. Объясняли: там у населения нет культуры индустриального труда. Не очень было понятно, что это значит. Я-то с детства приобщался к этому самому "индустриальному труду" от переноски кирпичей цепочкой школьников, через пооперационное проектирование процессов металлообработки на уроках по токарному делу в старших классах школы, к налаживанию технологии программирования на прежнем месте работы. Собственно, культура индустриального труда состоит в том, что без лишних объяснений человек, который месяцами перетаскивает на стройке кирпичи из одной кучи в другую, осознаёт себя участником воздвижения дворца. Есть, конечно, в этом и свои недостатки. Традиционный крестьянский труд, напротив, состоит в выполнении одними руками всей последовательности работ. Крестьянин выращивает, например, картофель. Ведь нет крестьянина-специалиста по пахоте, крестьянина-специалиста по прополке, крестьянина-специалиста по уборке. Уважаемый крестьянин всё делает своими ("вот этими") руками. Зачёт идёт по конечному результату всего процесса. Ну, а уродило или не уродило, на то - воля божья.
В нашем случае получалось, что каждый уважаемый специалист брался сам решить любую проблему, но только при условии, что никто не будет "лезть под руку", и предмет разработки будет связан со смежными частями только в двух точках - на входе и на выходе. Другое не вписывалось в их опыт, ведь они работали в очень малых коллективах специалистов и в до них созданной ("естественной") архитектуре производственного процесса. А я уже на собственном опыте познал все "прелести" кустарной работы, выступая и в роли кустаря-одиночки, и в роли руководителя создания сложной компьютерной системы. Кустарная работа довольно быстро даёт "почти готовый" результат, а вот превратить "почти готовую" программу в готовый продукт с гарантированными параметрами и в ограниченные сроки невозможно. Как правило, к концу срока разработки обнаруживается какой-нибудь изначальный дефект, давно пропущенный автором. В современной постановке требуется очень четкое разделение работы на этапы, четко зафиксированные на бумаге требования, продуманная последовательность испытаний, перекрёстный контроль соисполнителей и много других технологических вещей. Получилось так, что я один навязывал эти, по мнению коллег, мешающие работе и совершенно излишние правила. А ведь работа нужна была творческая. Значит, требовалось убедить, а не просто приказать. Временами температура наших отношений поднималась до высоких градусов. Вечером я на своём домашнем диванчике рисовал диаграммы и схемы будущего изделия, осмысливал принципы, создавал его архитектуру, а утром втолковывал эти, "с пылу - с жару", решения коллегам. Каждое предложение должно было иметь надёжное логическое обоснование, эстетические суждения "нравится - не нравится" здесь не годились. Собственная ошибка, будь она обнаружена при обсуждении, уничтожила бы имевшийся "бугорок" моего авторитета. Но всё обошлось. Мою архитектуру, в конце концов, приняли, что называется, "душой". И был очень памятный для меня октябрьский день, когда впервые заработала вся система, созданная руками трёх десятков специалистов, образовавших к тому времени жизнеспособный зародыш будущего предприятия. Взаимопонимание, чувства взаимного доверия, почти родства - дорогие приятные переживания. Наверное - односторонние, но что из этого?
Проблема отсутствия культуры индустриального труда проявлялась на каждом рабочем месте. Часами объясняешь человеку общий план сооружения и конкретную его роль в этой работе. Всё понято. Вопросов нет. Уходит носить свои кирпичи. А на следующий день опять спрашивает: "Так когда же начнём строить дворец?" Уже строим! И ты строишь! - Не доходит, не складывается самоуважение на таком фундаменте. А ещё у каждого - своя психология, свои "комплексы". Острая работа.
В полной мере я прочувствовал самоценность культуры, не сводимой (для России) к лозоплетению, народным хороводам, православию. Не тот год на дворе. Сейчас утрачивается с таким трудом построенная культура индустриального общества. Может быть, она не понадобится новой России, если счастливо совпадут назревающие в мире технологические изменения и экономический рост в стране. Но сейчас трудно себе представить прогресс, основанный на кустарном труде.
Сложилось так, что мой стиль управления неожиданно привёл к неконструктивной активности партийного бюро предприятия. Учитывая характер (важность для страны) развёртывающейся работы, я хорошо понимал важность идеологического обеспечения, воспитательной работы. Сам выступил инициатором создания соответствующего семинара, вёл беседы, используя свой "багаж" пропагандиста. Но с некоторого времени партбюро в лице его секретаря стало наступать на мои организационные, административные полномочия. Главную роль сыграла личность "активиста" - партийного чиновника в недалёком прошлом и моего ровесника по годам. По незначительному, объективно говоря, поводу рухнула его карьера в партийных органах, а тут возникло представление о возможном реванше. Сначала я добросовестно объяснялся и отчитывался, но потом пришлось искать выход из ситуации. Выход нашелся классический - вполне искренне поддержав желание партсекретаря вернуться с административной на инженерную работу (образование соответствовало), через небольшое время я назначил его своим заместителем. В этой роли он успешно повёл очень важную работу по использованию нарастающего потенциала предприятия в интересах местных органов власти и местных предприятий. У него были многолетние знакомства в городе, а слегка подмоченная репутация вполне уравновешивалась высоким авторитетом неизвестно чем занимающегося и быстро растущего предприятия. Получился хороший пример гармонизации интересов вместо разрушительной конфронтации. Нормальные отношения у нас сохранились и в очень трудный для меня период, закончившийся вынужденным уходом с предприятия. Насколько непросто было и ему, можно судить по инциденту, случившемуся более чем через пять лет. В этот день случайная наша встреча в продуктовом магазине неожиданно вылилась в громкий скандал, тут уж он высказал всё, что накипело на душе. Но, встретившись так же случайно ещё через год, мы пожали друг другу руки, как два ветерана давней войны.
Всё бы - ничего, да очень сложно складывались отношения с московским головным предприятием. Оказалось, что победив в жесткой конкуренции за новый заказ, "головники" не имели собственного опыта и собственных специалистов для масштабной разработки компьютерных систем. Примерно таким же образом, как я из начальника сектора в 20 человек за год превратился в заместителя главного конструктора, в Москве на высоких и ответственных инженерных должностях оказались московские мелкие инженерные начальники компьютерных подразделений других предприятий. Оказалось, что их представление о "правильной " организации работы не включает, с одной стороны, достаточное количество уровней управления, а, с другой стороны, содержит очень упрощенную картину объединения в одном изделии передовых достижений разных коллективов.
Первая проблема мучила и меня. Есть наглядный пример, объясняющий суть дела. Когда плаваешь по поверхности моря у берега с дыхательной трубкой, то через стекло маски четко видишь дно. Если теперь отплыть поглубже, то дно уходит вниз, и, стараясь удержать прежнюю четкость изображения дна, невольно и незаметно для себя уходишь под поверхность воды. В результате вода попадает в короткую дыхательную трубку и, далее, неожиданно в рот. Неприятно. Осознаёшь проблему, всплываешь, смиряясь с неразличимостью на новой глубине некоторых деталей дна. А мелкий начальник, получив повышение по должности, некоторое время пытается сохранить прежнюю детальность управления и контроля в отношении исполнителей. Это не приводит к добру. Нужно включить в свою (в своём сознании) модель управления новый (для себя) слой руководителей более низкого ранга и управлять их работой, а не подменять их. Для недавнего руководителя малого коллектива это сделать очень трудно, и часто вообще не удаётся. А вот московским выдвиженцам предстояло от непосредственного управления отдельными исполнителями перейти к уровню координации работы предприятий-смежников. Тут нужен был бы специалист-психолог в помощь. Да мы ведь все - самоучки.
К моменту, когда на головном предприятии появились курирующие нас специалисты, у нас уже работал простейший вариант системы, заложивший довольно удачную архитектуру. А новые кураторы стали рассматривать наше предприятие в качестве большого поставщика дополнительной рабочей силы. То есть предписывали столько-то человек прислать для работы в одном московском отделе, столько-то - для работы в другом московском отделе. Быстро нашли самых толковых наших специалистов, заявки стали присылать с конкретными фамилиями. А им этого и надо. С таким трудом начатое формирование коллектива оказалось под угрозой. Вместо выдергивания отдельных людей нужно было добиться от головного предприятия конкретного задания для нашего предприятия, как подрядчика-соисполнителя. Но это натыкалось на неопытность кураторов.
Пришлось много и громко отстаивать своё понимание "правильных" взаимоотношений между нами. Одно такое обсуждение в Омске, в гостинице длилось 6 часов к ряду, и закончилось рассудительным замечанием куратора в мой адрес: "Вам будет легче найти другую работу, чем мне. Поэтому Вы и уйдёте".
До реализации такого фатального заключения дело не дошло. Жизнь всех заставляла быстро перестраиваться. Скоро перестроились и наши кураторы. А ещё через год они нашли себе другие должности. Один ушел работать в крупный московский банк, другой - в академический институт. Организационные отношения с головным предприятием окончательно нормализовались с появлением нового директора нашего предприятия. Правда, тогда оставалось совсем немного времени до катастрофического свёртывания работ.
Поставленные задачи требовали использования всего научно-технического потенциала страны. Огромные средства головное предприятие раздавало научным организациям. Это было приятное занятие. Я пару раз участвовал в переговорах. На нас смотрели, как на богатых покупателей, с льстящим уважением. Обосновать привлечение научных коллективов к нашей работе было просто, но потом вставала куда более трудная задача - эффективно использовать результат их работы. А тут ещё "сверху" указывали, кого нужно обязательно подкормить средствами. Чередой шли научно-технические совещания и конференции, присылались толстые научные отчёты. "Академики" старались продать готовые результаты, но уклонялись от более плотного сотрудничества. Времена менялись, и академические институты не хотели рисковать возможностью зарубежных контактов, поездок. Работа на оборону переставала быть безусловным приоритетом в стране. Координировать работу научных подрядчиков было ещё на несколько ступеней сложнее, чем курировать производственные предприятия. Но и эта работа оказалась на руках у наших кураторов. Оставалось, как самокритично выразился один из них, "надувать щеки", изображая мудрость и важность. Я не чувствовал наличие какого-либо авторитетного органа (человека) координирующего всю работу в целом. И это - по вопросу жизненной важности для страны, безусловно, приоритетному! Между чтением большими начальниками популярных журналов (преимущественно переводных) и разработкой конкретных изделий инженерами на предприятиях промышленности получилась организационная пустыня. Новые задачи решались старыми средствами.
Зато я поглощал множество интереснейших печатных материалов, знакомился с новыми идеями и их живыми носителями. Практически, только здесь я всерьёз познакомился с огромной научной областью, носившей название "технологии искусственного интеллекта", с принципами построения компьютерных сетей. От меня требовалось выработать своё представление о сути каждой работы и попытаться найти способ её использования в наших разработках. Что касается использования, то я не преуспел в этом. Но поток новых идей и фактических данных взаимодействовал с моей картиной мира, добавляя новые краски. Но в целом - мои представления о мире выдерживали это испытание.
На предприятие пришел новый директор. Что и говорить, он знал, чего хотел. Очень быстро всё и все закрутились в новом ритме. Появились новые люди, новые внешние связи. Появились великие бюрократические тайны, куда-то исчезла партийная организация, будто её никогда и не было, такой шумной. Сразу возник круг близких помощников. Интересно было наблюдать за умиротворённым состоянием людей, наконец, нашедших себе настоящего (харизматического) лидера. Как же они его ругали потом, оказавшись за бортом!
А время было крутое. Началось образование малых предприятий, фактическая приватизация, директорский рай. А тут ещё добавилось распределение жилья классическим, глубоко загадочным образом. Меня избрали председателем совета трудового коллектива. Я попытался отстоять общественный контроль там, где для него были законные основания. И меня начали спокойно, без злости выдавливать за ворота. Были некоторые законные гарантии моих трудовых прав, как председателя совета трудового коллектива. Но друзья-коллеги, потупив глаза, проголосовали за решение, в котором отрицались факты моего притеснения директором. Осталось воспользоваться неосторожно проведенным администрацией изменением трудового распорядка и уволиться по этому формальному поводу. Финиш. Совсем скоро выяснилось, что я немногое потерял. Государственный заказ предприятию быстро сошёл на нет, директор поочерёдно расстался, практически, со всеми ведущими специалистами. Попутно предприятие вынуждено было вести десятки судебных тяжб с сотрудниками по жилищным вопросам, по выплате долгов по зарплате. Похоже, единственным существенным результатом предприятия за последующие пару лет оказалась наконец завершенная докторская диссертация директора. Долги выросли настолько, что директора отстранили, назначив внешнего управляющего.
Почти перед уходом у меня состоялось, пожалуй, единственное на тот момент квалифицированное обсуждение моих философских записок. Согласилась их прочитать и сделала это очень внимательно Валентина Белоусова, широко эрудированный человек, в своё время работавшая преподавателем философии в одном из учебных институтов. Два быстро пролетевших часа плотной беседы - жесткая критика, неожиданные вопросы, новые для меня сведения. Экземпляр с карандашными замечаниями на полях я ещё раз пролистал сейчас, через восемь лет. На многие вопросы у меня теперь есть гораздо более корректные ответы. Новым для меня тогда оказался вопрос о незамкнутости моей картины мира - способна ли она включить принципиально новые данные, не потеряв целостности. И необходимость более серьёзного отношения к религии также следовала из нашей беседы. А вот мысль о том, что наступает время, когда людей интересуют не устройство и обустройство мира, а то, как жить в этом мире, оказалась и верной, и неверной одновременно. Не удаётся ответить на "внутренний" вопрос, не ответив на "внешний". Эта беседа стимулировала дальнейшие размышления, дала им более продуктивное направление.
А на политическую обстановку я реагировал поисками выхода из кризиса по социалистическим рельсам. Как обойти сопротивление бюрократии? Придумывал переходные формы, основанные на самоуправлении трудовых коллективов. Коллектив должен был нанимать руководителя-менеджера на договорных условиях. Другой вариант: признавая, что директора предприятий сейчас - самые компетентные управленцы, можно было бы заключить с ними государственный договор на передачу возглавляемых предприятий в доверенное управление - траст. В этом договоре следовало оговорить требования к эффективности управления, варианты многолетнего процесса приватизации и включения в заработную плату работников средств, поступающих к ним сейчас по другим каналам (в форме бесплатного жилья, бесплатной медицинской помощи и т.п.). Понимал нереальность внедрения этих моделей.
Пока был в начальниках, кое-что пытался внедрять. Успешно опробовал гибкий график работы - свободное определение каждым сотрудником границ своего рабочего времени при контролируемой сумме рабочих часов за неделю, индивидуальные коэффициенты трудового участия при распределении премий.
Однажды, как оказалось, повторно изобрёл "банковский социализм". Эта интересная утопия 30-х годов основана на идее банка, как универсальной структуры общественной организации. В моём варианте предлагалось создать банки области, районов. В уставные фонды этих банков включалась вся обобществлённая недвижимость на соответствующей территории, включая землю. При этом органы территориальной власти должны были являться руководящими органами "своих" банков. Это был путь устранения порочной безответственности территориальных партийных (особенно) и советских органов за ход экономического развития. Руководство избирается населением. Работа руководства оценивается по финансовым результатам работы банка. Предполагается, что цена банковских активов, например земли, будет зависеть от состояния хозяйственной инфраструктуры, экологической безопасности, образованности населения. Белгородская область отлично подходит для такой организации, так как на её территории есть очень разнообразные природные ресурсы, есть ориентированная на экспорт горнорудная промышленность и развитое сельское хозяйство. Попробовал с этой идеей добраться до разработчиков концепции развития области - велась тогда такая работа группой специалистов. Не добрался. Не успел.
Выгнанный с предприятия, я поступил на работу в только формируемый новый (взамен исполнительного комитета городского Совета народных депутатов) орган исполнительной власти - администрацию города. В тот момент прежние управленцы были уволены (хотя многие - ненадолго), большинство дверей в здании горкома и горисполкома были опечатаны, а в кабинете назначенного главы городской администрации сидели несколько новых во власти людей - активистов перестройки. Они придумывали новую структуру управления. В этой структуре оказался мощный информационно-аналитический отдел. Я подошёл на должность начальника отдела. Моей положительной программой было построение компьютерной системы управления балансом "ресурсы-проблемы" в масштабе города. Конкуренции не было - люди настороженно присматривались к переменам. Танки на улицах Москвы располагали к осмотрительности.
Руководство экономикой города оказалось в руках убежденных либералов. Представлялось, что администрация не должна администрировать. Нужно всё знать и ни во что не вмешиваться. Это, конечно, преувеличение, но, так или иначе, информационно-аналитический отдел должен был знать "всё". Был положительный опыт, когда четыре человека плановой комиссии горисполкома действительно могли ответить на любой запрос городских руководителей. Но времена круто менялись. Резко, с сотни до нескольких тысяч увеличилось количество независимых хозяйствующих субъектов. Стирались межотраслевые границы. Обвально сокращались объёмы производства. Гиперинфляция. Не было возможности планировать хозяйственную деятельность на существенный срок вперёд. В этом оползне барахтался и мой отдел. Мы каждый квартал делали план-прогноз экономических показателей и развёрнутый доклад-отчёт об итогах социально-экономического развития города. Трудно говорить об оправдываемости прогнозов, понемногу опять нарастало политическое влияние на оценки. Принёс в областную администрацию очередной прогноз, где предсказывался дальнейший спад объёмов производства на 17 процентов, а там говорят: "Никакого спада не должно быть. Вы слышали - Президент сказал, что спад закончился, и началась стабилизация". А на дворе был кризисный 1994 год.
Жизнь заставила постепенно восстановить специализированные отделы администрации по отраслям городского хозяйства, по экономике. А в мой отдел сваливались те работы, которые не вписывались в существующую структуру. Например, три года мы собирали и обрабатывали всю государственную торговую статистику по городу. Пришлось разобраться в процессах, идущих в этой важной отрасли.
В конце концов, отдел стал отделом компьютерного обеспечения и сосредоточился на обслуживании других подразделений в меру выделяемых очень скудных средств.
Резкое изменение обстановки, близкое знакомство с новой сферой человеческой деятельности, конечно, повлияли на моё миропонимание. Очень важным оказалось осознание исключительной ценности существующей цивилизации, как сложнейшего сплетения общественных отношений. Только теперь стало понятно, что в СССР ценой огромных потерь действительно была создана новая цивилизация. И вот - она разрушается. Количество перемен превысило критический уровень. А сложность и объём общественных отношений современной цивилизации таковы, что нужно очень много времени для их "прорастания" в новых условиях. И процесс этот очень ненадёжен. И никто не может обещать, что новая цивилизация будет лучше соответствовать основной задаче - повышению потенциала человечества, что удастся наверстать упущенные десятилетия. Время разрушительных революций прошло, слишком много чего уже построено, чтобы разрушать "из принципа" и "до основания". Как и при возникновении жизни - условия изменились, и кое-что уже не создать заново. Исторический оптимизм в области общественных отношений - "Всё будет хорошо, всё наладится" - ни на чем не основан.
Нам внушили представление о человеческой истории, как поступательном прогрессивном процессе. И мы подсознательно распространяем это представление на наше будущее. Мы обязываем будущее быть прогрессивным, а оно об этом не знает. Нет у будущего такой характеристики.
Я слышал два крайних бреда: одни говорят, что процессы в нашей стране - это результат всемирного заговора (вариант - антироссийского или антиславянского, еврейского), а другое экзотическое мнение - это коммунистическая партия специально так устроила, чтобы люди заново оценили прелести прошлой жизни. Так люди пытаются сохранить своё представление о целенаправленности, управляемости общественного развития. И сохранить свою надежду, что есть кто-то старший, кто-то сильный, кто всем этим... трудно подобрать подходящее слово... заправляет. Но время идёт, и не подтверждается надежда.
Живёт человек. Всем нужен. Торопят, просят, уважают - незаменим. Пришло время - умер. Что-нибудь изменилось в мире? Хорошо, если когда-нибудь разок вздохнут: "Жаль, Иван Ивановича нет. Мусор вынести некому, а покойник всегда выносил без напоминания. Хороший был человек". Более серьёзно (повторим): что остаётся после нас? Действительно, немногое. Остаются дети. Остаются предметы и сооружения. Остаются произведения искусства и научные результаты. Остаётся "моральный отпечаток" в обществе - человека нет, но его образ влияет на поступки знавших его людей. И очень-очень редко складывается такая ситуация нестабильности в человеческом обществе, что человеку, оказавшемуся в нужном месте и в нужное время, достаточно подтолкнуть что-нибудь плечом - и сменится сценарий жизни многих людей (а то и всего человечества). Кто этот человек? Гений? Пророк? Да, и я бы его считал гением, если бы этот толчок приводил к ожидаемым результатам. А в жизни (Черномырдин): "Хотели - как лучше, а получилось - как всегда".
Дело - не в уме или глупости, не в благонамеренности или злодействе. Человеку пока не удаётся на достаточную глубину во времени предсказать случайный результат разумного (самого по себе) поведения большого количества людей, уже связанных между собой множеством отношений. Плюс к этому - поток природных воздействий и новые открытия - новые знания о мире. Вот и "голосуем сердцем" тысячу раз за день! И ищем необыкновенного человека. Если он - злодей, то убьем, и всё станет хорошо. Если он - "за нас", то подчинимся ему, и опять всё станет хорошо. Как в сказке.
Обслуживая органы городского самоуправления, я пришёл к такому обобщению. Существуют два подхода к местному управлению - патерналистский и либеральный. Первый: глава - "отец родной" для горожан, доступен, добросовестно старается разрешить любую частную проблему. Другой: глава - либерал, считает себя нанятым горожанами для распоряжения городскими ресурсами, частные проблемы решает в общем, исключительно законном порядке. Какой подход лучше? Спросили бы меня пять лет назад, я, безусловно, был на стороне второго подхода. Ведь именно при втором подходе возможна чёткая ответственность власти перед населением за эффективность использования обобществленных ресурсов, главные из которых бюджетные средства и земля. В противном случае, если глава говорит: "Я отвечаю за всё", то просто неудобно его спросить об эффективности траты какой-нибудь сотни тысяч рублей. Ему виднее, ему тяжело, он несёт такую ответственность - за всё. Трудно в этом случая с контролем и эффективностью.
Есть успешные примеры либерального подхода. Я видел два - Великий Новгород и Обнинск. Но вот прошло ещё несколько лет, и теперь я воздержусь от однозначной оценки. Население явно поддерживает первый тип местного главы. Разговор на улице, две очень пожилые женщины обсуждают способ решения какой-то житейской проблемы:
- Ты там-то была?
- Была, без толку...
- А там вот?
- Тоже была.
- А к мэру ходила? Обязательно сходи, он такой душевный человек.
Так и есть. К главе, отвечающему за всё, можно прийти с любым вопросом. И в очень многих случаях - получить помощь в индивидуальном порядке. Дай Бог ему здоровья. А, иначе, кому же ещё сейчас можно пожаловаться, когда по закону отказывают, без души, а выжить по закону, зачастую, невозможно.
Ох, всё бы хорошо, да проблемы в индивидуальном порядке решаются за счет отвлечения средств из других направлений, за счёт обобществлённых средств. Но в современных конкретных условиях народ, источник власти, не возражает. И вовсе не требует объяснения, почему вот этому горожанину власть помогла, а этому - нет. Уважают удачливых, которым удалось отхватить кусок побольше. Ненавидят, а уважают.
Сколько должно пройти времени, пока люди почувствуют, что власть распоряжается их деньгами, их землёй, а не кормит из ложечки манной небесной? Наверное, должно смениться естественным путём поколение жителей. А пока остережёмся от очередной революции. Будем надеяться, что эффективность использования обобществлённых средств будет нарастать, и будут улучшаться формы общественного контроля.
Всё!
Вот тот опыт и те размышления, которые привели меня к картине "большой гонки".
...
Современность задаёт новые задачи, даёт новую пищу для размышлений. Мы всё ещё находимся на скате очередного зубца "пилы прогресса". Правда, от крика "Хватит на нас экспериментировать" уже перешли к вопросу "Что же делать?" Как будем выбираться?
Для России есть два крайних пути: закрыть границы или полностью включиться в рыночный мир. Пока границы открыты, действует общеизвестный принцип "Деньги - к деньгам". У нас денег нет, и все наши ресурсы вылетают из страны, как тепло из распахнутой двери в морозный день. Не согреться. Понемногу все соберутся вокруг нефтяной (или газовой) трубы, как тараканы на тепло. Кто не поместится, замерзнет. Будут прилично жить только работники сырьевых отраслей, те, кто их обслуживает, и те, кто не даёт бунтовать неудачникам. Остальным ничего не светит, хотя многие приспособятся к жизни без денег, в большой степени - на самообеспечении самыми необходимыми ресурсами. Вообще-то будет довольно много привлекательных "социальных технологий", конкуренция. Жить можно и так. Но довольно быстро всё выкачают. Труба станет холодной. Страна не может разбогатеть на работе сырьевых отраслей - доходность в них держится на низком уровне. Развить за получаемые деньги наукоёмкие отрасли с высокой доходностью не удастся - не хватит собственных инвестиционных ресурсов, и помешает патентная блокада (всё будет запатентовано иностранными фирмами, ни одной мелочи не запустить в производство без покупки дорогой лицензии). Патентная блокада задушит и внешнюю торговлю оружием. Останется веселить мир самобытными хороводами, предлагать изделия гончарного производства и плетение из лозы. Вопрос о территориальной целостности отпадёт сам собой - у людей просто не будет денег на дальние поездки и услуги связи. Что там, за горой, за речкой, будут узнавать от редких гостей издалека. Мировое сообщество постарается, чтобы все неприятные процессы шли у нас безболезненно. И - чтобы не полезли мы через их границы.
Закрыть границу? А как? Огромный внешний долг как нога, просунутая в приоткрытую дверь, мешает её закрыть. Любое согласие кредиторов на отсрочку по долгам оговаривается нашим согласием на внешние закупки. Деньги в долг охотно дают, но требуют, чтобы эти деньги были нами потрачены на закупку товаров у самих кредиторов. При отказе расплачиваться по долгам и (или) признавать права зарубежных собственников патентов неизбежны санкции мирового сообщества, включающие конфискацию заграничной российской собственности (всего, что окажется за границей) и военное давление. Потребуется резко поднять обороноспособность страны, компенсировать прекращение поставок импортных товаров собственным (относительно низкоэффективным) производством. Потрясения будут очень большие. Большой части населения придется резко изменить свою жизнь в худшую сторону. Резко возрастёт смертность, так как станут недоступными многие медицинские технологии. Если эти потрясения страна выдержит, то начнётся естественный неторопливый рост производства на своей базе. Но начальная точка этого роста будет настолько низкой, что отставание от остального мира будет всё время увеличиваться. Выжившие окажутся в ситуации начала 50-х годов.
Оба крайних пути приводят к неприемлемым потерям в "большой гонке". Остаётся маневрировать на труднопроходимой местности между крайними путями, чуть левее - чуть правее... Сколько времени можно так продержаться? Сколько нужно продержаться до существенного изменения обстановки в лучшую сторону? Как, за счет чего может произойти это улучшение обстановки? Сейчас можно говорить только о надеждах...
Одна надежда мрачная: вполне может так получиться, что дела пойдут плохо у всего мирового сообщества. У них достаточно для этого серьёзных проблем. И тогда, может быть, их попытки вырулить из какого-нибудь тупика приведут к улучшению внешних условий для России.
Другая надежда получше: возможно революционное изменение технологий, резко сокращающее количество людей, участвующих в жизнеобеспечивающем производстве, и сокращающее потребление невосполнимых природных ресурсов. Тогда наши безработные растворятся в огромной массе счастливых бездельников всего мира. Будем дружно вырождаться.
Нужно отметить, что сущность этих сценариев мало зависит от политического строя, который будет в России. Капитализм - социализм, демократия - диктатура, республика - монархия... Не этими координатами будет определяться положение страны.
Было бы неправильно уклониться от рассмотрения ещё одного варианта, который вызывает резкое отторжение у нашей элиты. Ведь вкусная жизнь нашей элиты как раз и обеспечена нашими проблемами. Представляется, что было бы благом для России создание единого государства с США - новых Соединённых Штатов Америки и России, в которое наши субъекты Федерации входили бы на правах отдельных штатов. Ещё одна утопия? На первый взгляд, всё против этого. А как же самобытность? А как же патриотизм? А как же великая миссия народа-богоносца? Ответ на возмущенные крики один: слишком глубоки и трудны стоящие перед нами проблемы, слишком мрачные перспективы дальнейшего нашего пребывания в положении "живого консерва" - парализованной мухи для пропитания пауков. Жизнь людей идёт. Люди наши - не хуже иностранцев. Они должны иметь возможность сейчас работать, строить свою судьбу, растить детей и повышать их и свою защищенность. Сейчас! Что мешает? Отсутствие правильных и действующих Российских законов, неблагоприятное внешнеэкономическое и внешнеполитическое положение страны. Сколько лет потребуется для принятия непротиворечивого и достаточного, обеспечивающего условия для социально-экономического развития страны законодательства? При нынешнем темпе - много сроков нашего парламента. Пока работают над одним законом, старые уже нужно изменять, и процесс этот не сходится. И в каждый новый закон в ходе его рассмотрения вколачивают формулировки, обеспечивающие удовлетворение интересов действующих финансово-политических группировок. Приняли закон, но как добиться его исполнения? Когда общественная мораль подтянется к новаторскому законодательству? Может быть, диктатура решит эту проблему? Нет. Диктатор (монарх) может держаться, лишь опираясь на тот или иной уровень и вариант согласия (консенсуса) в обществе. Ничего не меняет диктатура, в принципе. Вместо парламентских дебатов будет подковёрная драка в приёмной диктатора. Время нужно, время! Время невосполнимо для каждого живущего, время - самый ценный ресурс в "большой гонке". А вот принятие целиком уже действующего правового комплекса, с дееспособной исполнительной системой при всей сложности этого акта позволило бы сэкономить в продолжительности этого строительства и выиграть в качестве результата. Сколько потребуется - 20 лет, больше? Но это будет вполне предсказуемый и поддающийся оптимизации процесс. И нечего махать руками. Есть множество исторических примеров удачного исхода аналогичных процессов.
И тогда перестанут нас грабить все, кому не лень. Своё не транжирят, своё эффективно используют. И общий экологический режим нам бы пошёл на пользу. Об экономии оборонительных расходов я уж не говорю.
Не будет ли наш порыв неразделённой любовью? Нет, так как вместе народы России и США смогут решить не только наши, но и американские проблемы. Новое государство будет иметь очень большой запас ресурсов и эффективные технологии (включая социальные технологии) для быстрого социально-экономического развития.
Наши коммунисты, наши фашисты, наши демократы всех мастей найдут за океаном много родственных душ. Будем вместе строить новое или улучшать старое общество.
Вы всё ещё испытываете досаду и возмущение от одной мысли о таком объединении? Тогда постарайтесь подумать, как удержать под контролем нашу (большую) территорию нашим (относительно небольшим) населением при нашем (тоскливом) экономическом положении. Найдите другое решение. Только - без веры в потусторонние силы. Ненадёжная эта вера.
Как можно было бы достичь объединения? Нужна терпеливая разъяснительная работа у нас и за океаном, нужно взаимное изучение, нужно готовить и реализовать волеизъявление граждан наших стран. Тут работы побольше, чем нужно для объединения с Белоруссией. Но и потенциальный выигрыш несравним.
А русская национальная идея, заказанная нашей элитой идеологам да никак не складывающаяся в нечто цивилизованное, нужна только, чтобы обосновать исключительное право "своих" грабителей на грабёж нашего народа. Трудности этой работы объясняются тем, что нас хотят грабить не только "свои". Тем, кого грабят, чья жизнь утекает без толка, мало прока от этих разборок.
...
В августе 1998 года оказалось, что неправильным было впечатление, будто вопросы нашего общественного устройства на некоторое время решены, и народ, ругаясь и поскрипывая, всё-таки принял либеральную модель экономики. То есть, приняты были одни условия, а в августе экономические условия существенно изменились. Граница по-прежнему открыта, да купить за наши деньги мы можем в четыре раза меньше, чем до августовского падения рубля. Зашевелилось местное производство, больше рублей стали приносить экспортные сырьевые отрасли. В обществе возобновились утихшие было обсуждения наших путей-целей.
А я отреагировал на эти события тем, что на отпускные деньги купил старенький компьютер, и затеялся обновить и дополнить этот текст. Год прошёл, наполненный этой работой. Не сразу определился жанр книги. Но уже через пару месяцев начала вырисовываться брошюра "для любознательных".
Пришлось критически переработать старые заготовки. А, главное, в этом процессе активизировалась собственная "понимательная" деятельность.
Главным новым результатом оказалось понимание эстетических проблем с позиций "большой гонки". Мой интерес к этой науке возник тогда, когда в технических высших учебных заведениях ввели преподавание марксистской этики и эстетики. Это произошло через пару лет после завершения моей учебы. И я очень ревниво следил за тем, чему обучают будущих конкурентов. Взял студенческий конспект и как-то не сумел понять, о чём речь. Решил, что попался неудачный конспект. Потом, в ходе своей преподавательской работы по конструированию радиоаппаратуры непосредственно столкнулся с вопросами технической эстетики. Разбирая переводной учебник по дизайну, с удивлением обнаружил, что может быть удачным (более красивым) или неудачным (менее красивым) расположение на чистом листе ничего не значащих геометрических фигур. Картины абстракционистов, выставка произведений Малевича в Москве... С интересом оценивал сам: это хорошо, а это я бы сделал иначе. Нужно сказать, что раньше меня вполне устраивало представление о красоте, как высшей функциональности. Это представление я получил из книги И.Ефремова "Лезвие бритвы" ещё в детстве.
Прошло ещё несколько лет. Была моя очередь учиться в вечернем университете марксизма-ленинизма. Это такая форма дополнительного образования для специалистов народного хозяйства. Оказалось, что в этом университете есть несколько отделений. Куда записываться? Коллега посоветовал - на отделение этики и эстетики, там учиться проще всего. Именно сейчас он готовится к выпускному экзамену. Я взял из его рук конспект, полистать. Где здесь определение красоты? Нет его! То есть говорится, что "прекрасное" - парная категория с "безобразным", что безобразна классовая эксплуатация, а прекрасна классовая борьба пролетариата, прекрасно строительство коммунизма, а безобразны пережитки прошлого и так далее. Нет содержательного определения "прекрасного". По каким-то причинам на учебу я не попал, но у меня осталось четкое впечатление: не благополучно что-то у нас с эстетикой.
Попытался читать Шопенгауэра. Очень понравилось. Понял, что предмет изучения для эстетики - незаинтересованное суждение. А И.Ефремов, говоря о красоте, всегда имел в виду функциональность, полезность. Женское тело красиво, если его сложение благоприятно для вынашивания и рождения ребёнка. Самолёт красив, потому что имеет хорошие аэродинамические свойства. Но такие суждения - не из области эстетики. С другой стороны и у Шопенгауэра не нашлось содержательное определение красоты. Мне, инженеру, требовалось найти объективное основание для эстетического суждения.
Когда я пришёл к представлению "большой гонки", ситуация начала проясняться. Красивый следующий шаг - наилучший из возможных, оптимальный шаг, определённый оптимизирующим мозгом на основе прогноза, вырабатываемого с использованием комплексной картины мира, содержащейся в сознании. Но откуда мозг берёт критерии оценки для бесполезного? Для пейзажа, для упражнения по композиции? Проблема не разрешалась.
И вот теперь, ещё раз ясно представив себе человеческий мозг, сложный и универсальный, но умеющий делать лишь одну операцию - многокритериальную целочисленную оптимизацию, я не нашел там важную деталь - выключатель. Как только сформировался этот узел нервных клеток, реактор запустился. Теперь будет работать, не выключаясь, всю жизнь, отвечая на единственный вопрос (или сводя все вопросы к одному) - какой следующий шаг является наилучшим. И тут его (меня) спрашивают: хорошо ли, красиво ли стоят горы на горизонте. Мозг сразу начинает решать задачу наилучшей расстановки гор. Но ведь про расстановку гор у него ничего нет, нет критериев. Не беда, ведь и в более значимых для жизни случаях часто нет надёжных критериев. А там уж точно нельзя уклониться от решения - прыгать или не прыгать, стрелять или не стрелять. Расстановка гор - это совсем безответственное занятие, подберем какой-нибудь критерий, из ранее применявшихся. Вот у меня из окна видны разновысокие трубы заводов, привык я к их пространственному ритму. Возьму вот, и эти горы расставлю так же, будет приятный домашний мотив в этом диком пейзаже. Или попробую уравновесить линию горизонта, а потом, чтобы не было слишком "пресно", в одном месте сделаю "акцент". Так будет удобнее зрителю - есть за что зацепиться взглядом.
Но ведь это - совершенно бесполезное занятие? Вам никогда не удастся сдвинуть гору по своему желанию... А я и не собираюсь ничего двигать. Вы спросили, хорошо ли стоят горы, и я ответил. Это было моё незаинтересованное суждение вкуса - эстетическое суждение. А Вы расставили бы горы иначе? Бог в помощь. Хотя, будь дело более серьёзным, например, если бы от победы в нашем состязании в искусстве композиции зависел денежный заказ на реконструкцию гор, я бы так просто не уступил. Я бы поискал какие-нибудь "объективные" объяснения для своего эстетического решения. Ведь никого не убедишь ссылкой на заводские трубы за домашним окном. И, может быть, дело вовсе не в трубах, а ещё в каком-то воспоминании, в какой-то ассоциации, которую и вспомнить не удаётся. Да ещё эта ассоциация смешана со вполне рациональными соображениями - выбираю ведь по суммарной оценке, сложив с разными весовыми коэффициентами множество частных оценок. И - что получилось, то - получилось.
Кстати, сейчас широко распространена игрушка в виде двух стеклянных пластин, зажатых в деревянной рамке на подставке. Между пластинами - подкрашенная вода и разноцветный песок. Причём песчинки одного цвета отличаются от песчинок другого цвета и своим размером, значит, и скоростью перемещения в воде. Переворачивая рамку, можно наблюдать заторможенное пузырьками воздуха осыпание (течение) песчаной смеси вниз, а наклоняя рамку к себе или от себя, управлять цветом формирующегося слоя песка. При некотором навыке удаётся создать последовательность разноцветных песчаных слоёв причудливой формы - по своему вкусу. Получающаяся картинка в рамке очень похожа на дикий горный пейзаж. Можно часами строить новые горы и разрушать их. Увлекательное занятие. Ещё одно упражнение по композиции.
Конечно, если бы пришлось завтра преодолевать эту горную гряду, я постарался бы сделать горы пониже, а в одном месте вообще проложить долину. Но это - уже не эстетика. Здесь начинается заинтересованность, польза. И, как видим, резко расходятся эстетический и "полезный" варианты наилучшего решения.
А у другого человека будет другой (свой) наилучший вариант. Он может и совпадать с моим, и отличаться. В качестве объяснения совпадения пока примем тот факт, что горы мы рассматриваем одни и те же. То есть с информационной точки зрения мы обрабатываем один и тот же массив данных. Что же удивляться совпадению результатов? Но откуда берутся различия? Значит, с информационной точки зрения у нас разные устройства обработки данных - разные мозги. Конечно - разные, отличающиеся врожденной частью, частью, основанной на вере, зафиксированным личным опытом. Разный получается и результат оценивания по всей совокупности критериев. Значит - волюнтаризм, произвол? Значит, правы великие субъективные идеалисты? Нет, ведь есть объективная обусловленность индивидуальной системы оценок, как и объективная обусловленность изменчивости этой системы у конкретного человека. И мы (теперь) знаем самую основу этой объективной обусловленности - мозг в качестве постоянной задачи занят максимизацией потенциала человечества, вовсе не осознавая этого.
Очень мне понравилось получившееся объяснение. Опять удалось провести непрерывную линию от физики до высших человеческих проявлений. Нашел словесную формулу принципа эстетической оценки: "Я сделал бы именно так". Ещё через день понял, что нужно добавить вторую часть. Получилось: "Я сделал бы именно так, если бы смог". Тут подсказала выставка местных умельцев, где оказались рядом работы художников-примитивистов и отличных ремесленников. Впечатление от картин примитивистов было слабым. Обнаружил, что я явно снижаю оценку произведений, которые смог бы повторить сам. Дальше я подряд примеривал свою формулу красоты к окружающему миру, и она хорошо работала.
Вырисовывалось грандиозное здание новой эстетики. В новом свете очень значительным выглядело наследие великих эстетов прошлого.
За месяц прочёл все оказавшиеся под рукой книги по эстетике. Чувствуя неудовлетворённость своей эстетической подготовкой, я их понемногу покупал все эти годы. Теперь у меня была своя точка зрения, своя опора в этом мире умных мыслей. Каждая прочитанная страница задавала новое испытание на прочность для моей новой эстетики - эстетики "большой гонки". И каждый раз я мог сказать - она опять выстояла!
За очередным поворотом (на очередной странице) открылась целая неосвоенная мной страна - искусство. Эстетику предлагали рассматривать в качестве теоретической базы искусства. С этим сообщался вполне тривиальный набор суждений: искусство - только красота, искусство - без красоты, искусство - только польза, искусство - только бесполезное и тому подобное. Что получится у меня?
Место искусства в познании, как формы познавательной деятельности, представляется мне очевидным. Наука находит в мире закономерности, находит пары "причина-следствие". Но для построения в сознании действующей картины мира, пригодной для разумной деятельности, мало знать детали мирового устройства. Слишком много получается этих деталей. Отдельному человеку жизни не хватит собрать что-нибудь полезное из того конструктора (набора деталей с кратким описанием), который приготовила наука. Искусство помогает решить задачу сборки, показывая возможное действие и взаимодействие деталей мира в специально созданных (поставленных) ситуациях. Эти ситуации не должны быть слишком сложными, иначе зритель (слушатель, читатель) не поймёт, запутается. Но и тривиальные ситуации зрителю не интересны. Поэтому идут постоянные споры профессионалов о том, как правильно строить искусственные ситуации, какие черты реального мира и в какой степени должны быть представлены в художественном образе. Воюют между собой художественные течения и школы, политики сводят счеты на поле искусства вполне реальными пулями.
Очень интересна и важна эта сторона вопроса, но здесь - вопрос пользы, выходящий за сферу эстетического. А в искусстве есть ещё нечто. Скажите, насколько полезна для познания музыка без слов? Зачем мы её слушаем, почему переживаем, слушая музыку? Вот бы разобраться!
Я слышу звуки. Мой мозг постоянно обрабатывает поток звуков. Зачем? Понятно: по звукам я узнаю, что происходит. Этот поток информации намного слабее, чем от зрения, зато говорит и о невидимом, том, что за стенкой, что в темноте. Глаза можно и закрыть, а уши всё время настороже. Читал, что в мозгу есть специальная группа клеток - ретикулярная формация. Эта формация будит даже спящего человека, если сочтёт воспринимаемый звук сигналом опасности.
Значит, обработка звукового потока идёт постоянно. Я слышу звуки, но ведь ещё не знаю, что это - музыка. Просто что-то зашумело ночью под окном. Какую задачу решает мозг? Пытается по звуку определить, что там происходит. Определить - восстановить процесс-источник по его звуковому излучению. А эта задача мне знакома. Когда я занимался неразрушающими методами контроля, очень часто требовалось по сигналам внешних датчиков узнать внутренние характеристики изделий. Например, измерив в нескольких точках температуру кожуха прибора, узнать, насколько нагреты конкретные детали внутри. Эту задачу называют обратной, а прямой называют задачу расчета внешнего поля по известным характеристикам источников. Тогда же я узнал, что обратная задача может быть решена только в некоторых, хотя и многих, частных случаях подбора и расстановки источников. В других случаях принципиально невозможно по сигналам разобраться в источниках.
Мозг постоянно решает обратную задачу, пытаясь по звуковому потоку восстановить процесс-источник звука. Но способен это сделать далеко не всегда. Как узнать, сколько человек шумят за окном? Насколько они возбуждены? Идут или бегут? Жители первых этажей с окнами на улицу решают эту задачу каждую ночь. И у меня было достаточно случаев потренироваться в этом деле.
Какой получается порядок решения? Первый вопрос: звук естественный (дерево скрипит) или говорит о присутствии человека? Для решения используется память о естественных звуках, точнее, о парах звук - зрительный образ. Второй вопрос: если там - люди, то сколько их? Этот вопрос разрешим, если различаются звуки, производимые каждым из людей под окном. У них должны быть разные голоса, разная обувь, разная походка. Третий вопрос: как эти люди двигаются? Здесь помогает решению ритм звукового потока. Тук-тук, тук-тук... Я ведь знаю механику человеческого тела, я могу представить себе, могу подобрать на себе, по своему повседневному опыту такое движение, которое могло бы породить воспринимаемый звуковой поток. Что в ответе обратной задачи? Пожалуй, идут двое, мужчина и женщина, идут не спеша, тихо разговаривают. Прошли мимо. Ушли. Можно не просыпаться.
А если я слушаю музыку? Я автоматически восстанавливаю источник (источники). Звук издают музыканты, их инструменты. Слышу какой-то стук... Ах, это ещё не музыка, это музыканты устраиваются на сцене. И вот - правильный, музыкальный звук. Что значит - правильный? Ответить мне помогает мой опыт ремонта электромузыкального инструмента и неудавшейся попытки научиться играть на пианино. Правильный звук - когда не совпадают частоты, включая верхние гармоники, разных струн, язычков и других звучащих элементов в музыкальных инструментах. Так они настраиваются. Да ведь это и есть специальное условие разрешимости обратной задачи! Именно в этом случае можно в общем звуке оркестра, в перекрывающихся волнах звуков услышать каждую струну. Именно такой поток звуков - музыкальный, а иначе - звуковой хаос. Похоже, сам факт получения простой задачи и её решения способен доставить удовольствие слушателю музыки. Приятно звучит.
А дальше определяю ритм. Подбираю подходящее движение. Приятно, если это удаётся.
Относятся ли мои впечатления от музыки к сфере эстетики? Конечно. "Я сделал бы именно так, если бы смог". И музыка ведь никак не влияет на моё благополучие. Она бесполезна, в грубом смысле. Так прозвучала или иначе. Что это меняет в моей жизни? Ничего. Но я могу определённо сформулировать свои музыкальные вкусы, даже поспорить на эту тему (зачем это мне, интересно бы знать). Чистая эстетика, суждение незаинтересованного вкуса.
Пока все рассуждения хорошо укладываются в единую картину. Да, но ведь современная музыка много сложнее потока ритмов и правильных звуков. А мои результаты не выходят за пределы первобытной музыки. Как-то музыковед-историк рассказывал по радио, что форма законченного музыкального произведения появилась относительно недавно. В древности при всяких ритуалах многократно повторяли небольшой и строго определённый набор музыкальных фраз. Повторяли одно и то же столько времени, сколько длился ритуал. Вот на этой стадии понимания музыки я пока и находился.
Нужно понять, почему комок подкатывает к горлу, когда слышишь новое хорошее произведение. Почему так сильно действовала на меня Пятая симфония Чайковского, и почему сейчас я не реагирую на те же звуки. Десятки произведений входили в мою жизнь яркими впечатлениями и - оставались серой массой на музыкальной полке памяти. Ритмом и законами музыкальной гармонии этого не объяснить. Разочаровывающий вывод. Нужно зайти на эту проблему с другой стороны: почему правила построения музыки одни, а музыка у разных композиторов получается разная?
Поможет ли личный опыт? Я - не композитор, но с детства люблю насвистывать мелодии. Вообще-то, мой школьный товарищ отлично насвистывал очень сложные вещи. Музыкальный талант плюс музыкальная школа. И хороший набор грампластинок в придачу. В его исполнении я иногда улавливал незамеченные нюансы хорошо знакомых произведений. У меня не получалось так хорошо. Зато у меня получались новые мелодии. Я хорошо знаю сам момент выбора хорошего продолжения музыки. Это - типичный выбор наилучшего следующего шага из некоторого набора возможных правильных продолжений. Как осуществляется выбор? Почему - сегодня так, а завтра - иначе? Когда импровизируешь, думать некогда. Правда, и ответственности нет никакой. Я не умею записывать мелодию, быстро забываю. Да и вообще - всё это, скорее, в прошлом. Гормоны, знаете ли... А жаль. Какая многоголосая музыка звучала утром, в день защиты дипломного проекта! Были и ещё несколько ярких моментов и ярких мелодий. Это прошло. Но опыт-то есть. И он говорит, что композитор шаг за шагом строит наилучшую по его сиюминутной оценке последовательность музыкальных форм. Его выбор зависит от множества переменных факторов. В числе этих факторов - и эмоциональное состояние композитора. Вот где источник того, что называют "энергетикой" произведения. Поэтому талантливые композиторы часто выглядят неврастениками: у них должна быть очень неустойчивой вся система оценок, она должна сильно зависеть от сиюминутных переживаний. И тогда в музыке отразится, в каком состоянии был написавший её композитор (бедняга-неврастеник). Завтра изменится настроение, и самому автору найденная вчера музыка покажется неправильной. Сплошное расстройство.
Хорошо. Похоже, и работа композитора - почти чистая эстетика. Ведь здесь господствует незаинтересованный вкус. Какая польза композитору от его выбора следующего музыкального шага? Так повернуть или этак. Никакой. И так хорошо, и так недурно. Но сидит, мучается, пишет, переписывает. Откуда он знает, как нужно? Да не знает он. Процесс выбора не контролируется сознанием. Какие-то смутные ассоциации витают, работает не выключающийся мозг. Нагло берётся оптимизировать всё без разбора, применяет критерии из "полезной" деятельности. А слушателю от этого - какая польза?
Чувствует слушатель авторскую "энергетику" в произведении! Вопрос: как чувствует? Как слушатель понимает композитора? Как вообще мы понимаем обращенную к нам речь?
Ответ на последний вопрос у меня к этому моменту уже был. В своё время мне пришлось заниматься искусственными языками - языками компьютерного программирования. Тогда остро стояла проблема безошибочного программирования: человек делает множество ошибок, пытаясь записать в понятной для компьютера форме инструкции по обработке данных. С точки зрения "здравого разума" не удавалось объяснить вопиющую ненадежность человека-разработчика. Уж, кажется, всё сделано: и важность своего дела разработчик понимает, и рублём заинтересован в безошибочной работе, и режим рабочего дня подобран по науке. А результат - очень дорогие ошибки в компьютерных программах как были, так и есть. Сначала считали, что причина - в сложности языка программирования. Упрощали этот язык, но количество ошибок программистов не уменьшалось. Делали слова языка программирования похожими на естественный язык - безрезультатно. Да, что там программирование! Два человека на естественном языке сплошь да рядом не могут однозначно понять друг друга. С другой стороны, часто короткий выкрик, междометие или, простите, ненормативная лексика способны сообщить слушателю неожиданно многое. Эта сотня слов естественного языка оказывается универсальной. Звуки одни и те же в разных ситуациях, а смысл сообщения получается разный, но очень объемный, впечатляющий. Но это - для человека "понимающего". А для всех прочих - словесный мусор, а не сообщение. Вывод получается такой: речевое общение людей возможно потому, что у общающихся в мозгу находятся совпадающие в существенных чертах картины мира. Это даёт им возможность присвоить определённым звукосочетаниям определённый смысл, определённое одинаковое понимание в определённой ситуации. А почему столько ошибок, оговорок, описок? Понять это можно, если представить себе, чем в основном занимается мозг. Мозг занят сложнейшей задачей оптимального управления телом. Тысячи сигналов обрабатываются, тысячи команд выдаются мозгом каждую секунду. И среди этого потока почти незаметен тоненький ручеёк управления речевым аппаратом. Это вообще новая задача для всей этой древней структуры. Выполняется она в промежутках между более важными работами. Если нужно икнуть, то это, конечно, важнее, чем что-то такое произнести. Так и получается: сначала икнул, а уж потом (дело дошло) сказал, что-нибудь. А если не то сказал, что требовалось? Не беда! Ведь это простое сотрясение воздуха, а не промах в драке. Не трудно повторить, скажу ещё раз. А много ли надо говорить и как выражать свою мысль, я решаю, исходя из своей картины мира. Речевой канал очень медленный. Приходится уплотнять речь. Вы уж понимайте, как хотите.
Слушающий, понимающий извлекает из звукового ряда речи крайне ограниченное количество данных. Дальше начинается интерпретация услышанного. Что он хотел мне сказать? Что я услышал? "Полундра!" Что бы это значило? Оглянусь, подумаю. Ах, вот в чем дело! Он хотел предупредить меня, что сверху падает мне на голову мешок с мукой. Спасибо, конечно. Этот старый анекдот про сельского парня - начинающего грузчика в порту заканчивается обиженной репликой пострадавшего: "Когда полундру бросаешь, предупреждать надо!" Глубокое взаимное непонимание, несоответствие контекстов, несоответствие картин мира у говорящего и слушающего.
Что до компьютерного программирования, то ошибки - это следствие неустранимого пренебрежительного со стороны мозга отношения к абстрактному бумагомаранию. Столько поистине важных дел у мозга! Вот почесаться нужно, это срочно, может быть там блоха. Да мало ли, что ещё. А точку здесь в строке поставить или запятую - что за важность. Никакая воспитательная работа, никакое материальное стимулирование здесь не помогают. Сделали язык проще - ещё меньше мозг уделяет внимания этой задаче. Тут нет эффективного решения. А вот некоторый личный уровень ошибок у конкретного человека есть. Это - важная характеристика профессиональной пригодности программиста.
А как мы воспринимаем музыку? Ясно - мозги у нас и у композитора похожие, методы мыслительной работы одинаковые. Слышим музыку и решаем, о каком мешке с мукой хочет предупредить нас композитор. Почему он предъявил нам именно такую последовательность звуковых форм? Долго выбирал, старался. Вот я слушаю... Я настроился на "понимание" музыки. Мог бы и не настроиться. Но звуки меня заинтересовали. Почему? Каждый раз по-новому... "Призрак оперы", интересно. А дальше - восхитительная основная тема произведения, ошеломляюще красивая. Я бы так написал, если бы смог. Но ведь этой эстетической оценкой дело не исчерпывается. Собственно, красивой я готов признать последовательность из десятка звуков. А произведение исполняется больше часа. Если задачей композитора было лишь создание красивой мелодии, то зачем он придумал, а мы слушаем остальную последовательность звуковых форм, вовсе не способную поразить слушателя? Темы сменяют одна другую, развиваются, меняются ритмы. А я что делаю в это время? Я как бы пытаюсь предсказать музыкальное движение. И это удаётся мне, если я сумел удачно подобрать (вообразить себе) настроение музыки. Настроение музыки? Да есть ли у музыки настроение? Настроение - это характеристика человека, моя и ... композитора! Вот в чём дело! Я подбираю на себе такое состояние, для которого слышимая музыка является "правильной", наилучшей последовательностью звуковых форм. И таким образом устанавливается особенная связь между мной и композитором, ранее выстроившим на свой вкус музыкальное произведение. Связь между мной и автором - через сотни лет, через все преграды. Это - чудо. Дух захватывает. Если это так, то становится понятным существование музыки в человеческой культуре. Понять музыкальное произведение, для человека это значит уловить свет звезды в темноте своего природного одиночества. Кто-то там, далеко и давно дал себе труд отправить "до востребования" рассказ о своих переживаниях. Он сумел это сделать. И теперь, пока будет существовать человечество, всё новые люди будут ловить это обращение, стараться понять его, и испытывать яркие положительные эмоции при удаче. А я получил свою порцию положительных эмоций, поняв это, недавно, в августе 1999 года.
Что же, кажется, получен интересный результат. Заповедь изобретателя: нашёл маленький гриб, оглянись, может быть, ты стоишь на грибной поляне. Посмотрим, нельзя ли развить успех вширь и вглубь. Ясно, что условием возникновения особой связи между композитором и слушателем является сильная зависимость сиюминутных оценок последовательности музыкальных форм композитором от его эмоционального состояния. Если композитору и в радости, и в горе нравится одно и то же, то в его музыке не получится запись переживаний. Поэтому трудно найти композитора с устойчивой нервной системой. И это понятно. Ясно также, что и в других видах искусства действует тот же механизм. Зрители сопереживают актёру в театре, улавливают настроение автора в поэзии и в прозе, в живописи и в скульптуре.
Попробуем продвинуться глубже. Актер Конкин сыграл в кино Павку Корчагина. Хорошо сыграл. А через несколько лет (обстановка уже была другой) со смехом рассказывал, как тогда мысленно издевался над своим персонажем. Поэт Окуджава писал отличные песни ("комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной"). А потом объяснял, что выполнял конкретный заказ, а вообще он не за "красных". Информативный момент мы пережили. В другой обстановке можно было и не узнать столько интересного. Вопрос: так с кем же слушатель, зритель, читатель ощущает особую связь? Кто на том конце провода? Обманщик? Лицемер? Значит, есть ещё кое-что непонятное в искусстве.
Вернёмся на шаг назад. Слушатель подбирает на себе, моделирует на собственном организме (потому и плачет растроганно) состояние, при котором воспринимаемое произведение оказывается "правильным", наилучшим. Слушатель играет собой, он лицедействует. Не здесь ли разгадка? Если слушатель лицедействует, то и автор может по своему желанию настроиться некоторым (требуемым) образом. Нужно было Окуджаве написать революционную песню, и он представил себя молодым конником, сбитым с коня пулей "белых". Это ему хорошо удалось, талант потому что. И родилось: "...я всё равно умру на той единственной гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной". Вот так находится в нашей картине мира место лицедейству, как всеобщему явлению в искусстве, как обязательному элементу профессионального искусства. Неплохо получается.
Не посмотреть ли на наши раскопки в поле эстетики сверху, охватив всё одним взглядом? К чему сводятся наши находки? По сути, сделан небольшой, но важный шаг: в новую область перенесен обычный в информатике приём - выделение в информационном процессе (а в эстетике речь всегда идёт об информационной стороне жизни) обрабатываемых (передаваемых, воспринимаемых) данных и процессора или программы обработки этих данных. В эстетике роль процессора выполняет человеческий мозг. Продуктивность такого переноса обеспечена тем, что ранее была найдена объективная обусловленность программы, в соответствии с которой мозг обрабатывает данные. Это программа многокритериальной целочисленной оптимизации, то есть выбора наилучшего варианта из набора возможностей по обобщенному показателю, объединяющему множество частных оценок. При этом максимизируется потенциал человечества в том понимании, которое есть в данный момент в картине мира человека.
Куда ещё сулит завести нас продолжение размышлений? Очень интересно было бы посмотреть под новым углом зрения на произведения великих субъективных идеалистов. Новый угол зрения - материалистическое понимание существа "нравственного закона" внутри нас в картине "большой гонки". И.Кант ждёт нового прочтения. Второе - индивидуальный аспект "большой гонки". Здесь предметом исследования должна быть короткая история разумной жизни отдельного человека и качество этой жизни, осознание и преодоление в сознании трагизма земного существования. И ещё одна тема, где представление "большой гонки" обещает интересные результаты - педагогика, пределы возможного в методике и выбор полезного в содержании воспитания и образования.
Наконец, картина "большой гонки" может послужить идеологической основой объединения людей в новом веке. У неё большой положительный политический потенциал. Как использовать этот потенциал? Какая современная политическая сила в наибольшей степени готова его реализовать? Нужно думать...
А по телевизору шла передача о животных. Как интересно - оказывается, есть молчаливые виды человекообразных обезьян, а есть и разговорчивые. А количество слов в их обезьяньей речи разное для разных особей одного вида... Господи, да ведь это - недостающее звено в моей картине мира! Роль любви в биологическом формировании человека я понял двадцать лет назад. Но оставалась нечеткость: как партнёры оценивали уровень интеллекта друг друга? Да ещё, простите, в темноте. А ведь всё очень просто! Партнёр точно так же, как и сейчас, старался рассказать партнёрше всё, что мог. "Чирикал" изо всех интеллектуальных сил. А уж партнёрша выбирала самого умного по этим разговорам. Опять решение оказалось лежащим на виду! Кстати, но тогда и конец "золотого века" любви мог получиться не из-за социального расслоения, а потому что на довольно высоком уровне интеллекта нарушается прямая связь интеллекта и разговорчивости. Простите меня, Ф.Энгельс.
Биглов Ю.Ш. "Мир как большая гонка"
