Заметки выделены цветом или (и) квадратными скобками. Слова в тексте "Размышлений", представляющиеся опорными, выделены жирным шрифтом.
Текст "Размышлений" взят с сайта (http://www.mamardashvili.ru/index.php?texts/descartes) и приводится с минимальными сокращениями.
Итак, мы имеем философа в маске, который без гнева и упрека ушел куда-то. Ecart absolu — т.е. «абсолютный зазор». (Слово ecart на русский язык переводится как «зазор»… Потом в глубинах философии Декарта это будет называться «великим безразличием Бога и человека». … Но это безразличие — только некая точка, после которой начинается что-то другое. Эту точку я назову фиксированной точкой интенсивности. …
… Допустим, такой фиксированной точкой является смерть, в той мере, в какой мы размышляем о ней. Если размышляем, она меняет наш режим жизни. Это и есть точка интенсивности. Таких точек немного. Бог — такая точка. И казалось бы, они излишни, бесполезны. В них нет никакой утилитарной пользы. И в этом смысле они избыточны. Но оказывается все же, что должны быть такие избыточные точки. Бессмысленная в своей избыточности интенсивность вокруг них меняет смыслы нашей жизни. Смыслы нам доступны и понятны, а сами эти точки недоступны и непонятны. …
Так в информатике - есть промежуточный язык транслятора со своими символами и событиями. Входной язык и выходной язык – понятны. Их символы и события имеют утилитарный смысл, но не могут быть ортогонально отображены в символы промежуточного языка. М.Мамардашвили здесь строит именно такую связку понятий, не владея аппаратом информатики. Итак, есть уже 3 точки: смерть, Бог, точка безразличия. Та модель, которую собирается строить автор, нуждается в таком промежуточном языке.
…Я имею в виду, что Декарт на себе, овладевая собой в философской мысли, рвал (и порвал) одну из самых фактически страшных наших зависимостей, из которых мы почти никогда не вырываемся, так и волоча за собой куски разрушенного страданием сознания. Это — внутренняя зависимость от якобы несправедливости мира…
…Так и здесь: на другом месте, с самого начала и на полную катушку, с полной отдачей сил. Как Гамлет. Но он — литературный персонаж, а туг — целая жизнь. Действительно, герой «поворота» и «обратного плавания». Куда? К собиранию и возрождению в новом виде, в полной силе. … Собственно говоря, искусство знания философии в том и состоит, чтобы уметь узнавать за отвлеченными понятиями вот эти простые смыслы. На отвлеченном философском языке это называется удвоением времени и мира. Или удвоением миров и времен. …
Но ведь не всегда (и, скорее, чем всегда) возможно прямое сопоставление «отвлеченных понятий» и «простых смыслов».
…И Платон показывает, что беда в том, что тиран в себя не заглядывает [находясь на том свете перед выбором нового воплощения], т.е. он удваивает мир, удваивает времена. Он думает, что существует еще одна жизнь, в которой как бы продолжается то, что было; когда можно еще исправить ошибки, не изменяя себя; что все это можно сделать и завтра. Нет, говорит Платон, невозможно. И то же самое говорит Декарт, и в этом состоит значение знаменитого декартовского сомнения. Сомнение есть отказ от удвоения мира. Утверждение, что если, вообще, что-нибудь и существует, то только здесь и сейчас, и ничего нельзя продолжать, улучшать или менять, а нужно найти Источник и там измениться самому. [«Нужно» - это для чего? Для кого?]…
Тем самым мы понимаем, что в основе философского умозрения, а также религии, равно и того и другого, лежит один ход или одна мысль, что есть какая-то другая жизнь, более реальная, чем та, которой мы живем в нашей повседневной, обыденной жизни. … Перепад же в эту реальность происходит через то, что я назвал фиксированными точками интенсивности. … Например, вперившись глазами в смерть, мы что-то понимаем в жизни, хотя рассуждения о смерти, казалось бы, бесполезны и в режиме нашей жизни избыточны. …
Вот тут – всё не так. У автора получается отстаивание права на аутизм «по должности» философа.
Рассуждения о необходимости маски, о разрыве связей «истинного» философа с социумом учитывают опыт лишь тех философов, которых можно отнести к обеспеченным интеллигентам. Они писали книги (пусть «нехотя»). Отсюда иллюзия отрыва философии от интересов практики, от деятельности. Но свою картину мира творит каждый, и эффективные действия имеют глубокое основание в духовном мире человека-деятеля. Однако, эта часть айсберга не доступна внешнему наблюдению, а эффективная рефлексия – удел немногих. Тут может пригодиться идея подобия внешних и внутренних проявлений из первого «размышления».
Между тем у Декарта все это как бы инсценировано одновременно и его биографией, и всем его творчеством. Живет он почему-то в Голландии, а не в прекрасной Франции и носит маску. Ибо маска — и это тоже глубокая философская идея — необходима. То, что есть, — только маска, но какая-то маска должна быть обязательно. … Под маской, которая может быть любой, все равно какой, но какая-то должна быть, — и проделывается работа философии.
Весь мотив о необходимости маски подрывает первое «размышление», целиком посвященное обоснованию единства личности во внешних и внутренних (мыслительных) проявлениях. А идея маски придает всему первому «размышлению» необязательность. Если тезис единства личности во всех проявлениях конкретным фактом подтверждается, то – факт идет в зачет. В противном случае факт списывается на счет маски.
Итак, сомнение, уход в зазор, подвес и глядение оттуда, как философы иногда любят говорить, каким-то смертным зрением, которое появляется после прохождения точек интенсивности. … Перед нами очень интересная вещь, которую я условно назвал бы «картезианским экспериментом»… Ведь почему-то, если вы помните, Кант говорит об экспериментальном методе в философии, и он действительно ставил эксперимент. Но этот эксперимент — декартовский, или картезианский. В чем же состоит этот эксперимент и почему Кант назвал его «двойственным рассмотрением»? Он состоит в держании вместе двух несовместимых, казалось бы, вещей. Вот мы вышли в зазор — это человеческая свобода. И в этом зазоре возникает вопрос. Есть ли вообще такая сила, благодаря которой в этом мире мог бы быть хоть какой-то порядок, хоть какое-то добро, хоть какая-то красота — по закону? То есть эксперимент состоит в попытке держать вместе свободу и закон. И Декарт был одним из тех великих философов (в этом смысле он повторил ход, проделанный уже Демокритом), который понял, что — странным образом — свобода несется и лежит на вершине волны необходимости. Только в мире, который полон, т.е. заполнен причинными связями, возможна свобода. … Декарт говорит: «Бог не творит в мире никаких чудес». То есть философу нужен такой мир, в котором не бывает чудес, и тогда может реализовываться человеческая свобода, тогда человеком не играют никакие демонята и никакие силы. Чудес в мире нет. Бог!.. Нет никакой инстанции, которая бы хитро творила какие-то чудеса. Такой мир был бы неконтролируемым, и в нем не могла бы реализовываться никакая свобода, если под свободой подразумевать усилие прямой линии или порядка. Иными словами, порядок или прямая линия предполагают, что они держатся все время на каком-то беспрерывно возобновляющемся усилии. [Это уже реализация исследовательской программы Декарта, которая пока не сформулирована. Понять, какой мир прилагается к единственному достоверному факту собственного мышления, собственного мыслящего существования. Оказывается, в этом мире не должно быть чудес! Иначе разумность человека не давала бы выигрыша, не имела бы смысла. Но для поддержания порядка (в каждой точке и в каждый момент) нужна необычная сила. Какая?]
… Поэтому так называемый «крайний» детерминизм Декарта (как и Демокрита), выражающийся в превращении всякого телесного действия, животного или человека, в машину, есть на самом деле и утверждение высочайшей человеческой свободы. … То есть Декарт как бы говорит нам: в мире есть основания (вот детерминистическая цепь) для строгого, точного и последовательного мышления, и эти основания строгого и точного мышления таковы, что не только оставляют место для нашей воли и свободы выбора, но и делают их необходимыми в составе общей гармонии мира. [Осталось сюда включить стахастичность, самоорганизацию…]
Здесь «свобода» - свобода выбора точки и направления приложения усилия, как проявление разумной воли. Ведь необходима обратная связь – референтный сигнал о соответствии результата и цели усилия. Если результат равновероятно положительный или отрицательный независимо от произведенного выбора, то сам выбор (свобода) теряет смысл. То есть свобода реализуется постоянным усилием, нет усилия, не производится выбор – нет и свободы. Но условия для выбора (проявления свободной воли) действительны только на момент выбора.
… Допущение такого мира и устраняет Декарт своей растяжкой экрана временного сцепления потока и своей идеей «момента» действия-акта. Иначе говоря, теми же принципами, которыми им вводятся в физический мир длительности: сохранение, причинная связь и т.п., — этими же принципами он вводит участие сознания и человека в космологический акт, вводит свободный выбор …,вводит человеческую доблесть, великодушие и т.д. [Космология – не космогония. То есть вводит в акт понимания мира участие человека, точнее – присутствие, наличие.]
Акт мысли весь целиком содержится в мгновении. … И, во-вторых, в нем всегда есть для меня место. Теперь к этому месту пришпильте сомнение. Сомнение — нахождение места моей воли в мире, в предположении, что без этой воли нет и мира. Ибо последнее, в чем нельзя сомневаться, так это в воле; сомнение упирается в твердую точку воли. И третье — если забуду, т.е. забуду то в мире, что обязано только мне и только из меня вырастает, то в мире ничего не будет; не будет порядка, не будет добра, не будет красоты, не будет чисел, не будет треугольников, не будет идеальных сущностей. [Много внимания уделяет автор выбору форм глаголов, но здесь выбор будущего времени неудачен. Не «не будет», а «есть» то, что помню, что понимаю, что привношу в мир. ]
И вот теперь обратим внимание на выбор слов, которыми я сейчас пользовался, особенно в последней части фразы, и тем самым замкнем рассуждение. Итак: порядок, добро, красота — и теперь я могу сказать, что весь смысл этого эксперимента, решающего для философии, состоит для Декарта в ответе на вопрос: почему вообще бывает в мире порядок? Ведь нормальнее, если бы его не было.
Вот этот вопрос – о первопричине порядка (не на конкретном уровне самоорганизации, а в мире вообще) не закрывается и синергетикой. Можно предложить некие принципы мироустройства, но нет ответа на вопрос: что заставляет весь мир следовать этим «всеобщим принципам».
…
Следовательно, основное, онтологическое переживание Декарта (если внимательно всмотреться и взять все вместе — и написанные им тексты, и письма), которое лежит в сердцевине картезианского эксперимента, можно выразить следующим образом: как вообще что-то может длиться? … Декарт считает, что в существовании самого предмета, как чего-то упорядоченного, любого предмета — в его субстанции — не содержится необходимости и признака дления.…[Возможное понимание текста: структура не задается свойствами субстрата, а лишь свойства субстрата ограничивают реализуемое множество структур. По свойствам воды нельзя предсказать конкретный вихрь в потоке.]
… В
естественной природе акта, состояния мысли, состояния сознания не содержится
возможности дления этого состояния, этого предмета
или этого поступка. …Поэтому я и сказал, что
весь Бог в настоящем. Вне наших временных категорий. В нем нет смены состояний.
Декарт считает — и переживает это, — что если какой-то акт истинен или мысль
истинна, совершенна, то, следовательно, она поддерживается и непрерывно
возрождается волей. …
Все-таки есть двусмысленность: воля нужна для испытания истинности или для воспроизведения истинного решения в следующий момент, или для сохранения принципов, учтенных при выборе? К чему здесь это «следовательно? Вместе с «если» не получается смысла. Возможный смысл: акт воли полностью вмещается в определенный момент, в следующий момент условия изменились, в том числе и с результатом состоявшегося акта, и нужен новый акт воли. Истинно то, что воспроизводится длительно на фоне множества мимолетностей. В этом обнаруживается порядок, и этот порядок вечен. Но не в том смысле, что нечто установилось на века, а в смысле включения в мировой порядок.
… Ведь обычно мы говорим: вот стакан, я его поставил (и думаем), он будет стоять и, тем самым, как бы стоять вечно, длиться сам. Однако переживание Декарта состоит в том, что этого не может быть. В переживании нет признака дления; вечный акт есть нечто постоянное, растянутое в акте. Вот, скажем, как мир подвешен. Или представьте себе слово, которое все время говорится, а досказанность его будет означать конец света. Как бы вечно разинутый в высказывании рот. [Рот раскрыт, высказывается истина, но высказывание – эта истинность – формируется в процессе высказывания и не может окончиться.]
Декарт именно так воспринимал мир, и поэтому у него родилась очень странная на первый взгляд теория, которая и позволила ему проделать тот эксперимент, о котором я говорил. Эксперимент держания вместе свободы и закона или свободы и необходимости. У него впервые появилась гениальная мысль, что на уровне творения вообще нет законов, что закон всегда на втором шаге. Попытаемся это понять.
Закон появляется и проявляется в существующем, обладающем предопределяющими этот закон свойствами. Пока нет существующего, нет свойств, нет и закона. То есть закон относится к конкретной реализации, может быть, очень фундаментального уровня самоорганизации. Шноль показывает нестабильность мировых констант.
… То есть в мире, в котором уже что-то случилось, что-то пришло в движение (не было еще никакого закона), хотя это движение не было в сторону именно закона, какой-либо предданной нормы. Но когда началось — кристаллизовалось. Причем это относится не только к существованию, но и к пониманию. Теперь Бог уже не может этого сделать, говорит Декарт. То есть, вообще-то, Бог может создать любой мир, поскольку Он не связан законами и возможностями нашего понимания. Но если я доказал и убедился в том, что Бог меня создал — и убедился в этом в принципе, начав сомневаться и проделав операцию когито,— то имею мир, в котором уже что-то случилось, и в этом мире я могу понимать. То есть теперь уже, так же как Бог не может создать в этом мире существо. Его ненавидящее, так и мир не может породить существо, которое было бы не способно понять этот мир, но при этом мир вовсе не создается с предучетом того, что он должен пониматься. Такая вот теория. Мир — это то, что я понимаю. [Слишком сильное утверждение «мир не может…». Мягче: живущий (прошедший естественный отбор) человек способен понять мир. Хотя о конкретном индивиде нельзя утверждать то же с уверенностью.]
…
Итак, у Декарта существует — и нам это важно для понимания того, что я назвал основным его онтологическим переживанием, — так называемая теория дискретности времени. … Мы ведь знаем, что время как таковое, абстрактное — гомогенно, однородно и непрерывно. Декарт же в своей теории дискретности времени имеет в виду содержательное время… Бог не предшествует мне во времени. А ведь Бог создал человека, согласно тому же Декарту. Каким же образом создавший меня не предшествует мне во времени? Не понимаю... Я тоже не понимаю. Попробуем поэтому уцепиться хоть за что-то, и если даже не поймем этого до конца, то, посредством непонимания, поймем что-нибудь другое…
В этой дискретности времени Декарт крутится вокруг следующего утверждения. Допустим, я был создан извечно, но даже если это так, то все равно сейчас, в момент моего существования, когда для этого есть какая-то первопричина, какой-то первый предмет, та точка, в которой я нахожусь или оказался, — она не вытекает из предшествующей временной точки. Как и точка впереди не вытекает из точки сейчас.
«Бог не предшествует мне» - равносильно утверждению: «Бог – часть существующего мира». На этом уровне абстракции можно лишь сказать: пусть так, вот, значит, что вы понимаете, говоря «Бог». А вот о соотношении моментов дискретного времени – выход из экстремизма состоит в признании стохастичности мира, рассматриваемого в любой конкретной совокупности уровней самоорганизации. Моменты образуют поток, в котором есть автокорреляция.
… И Декарт как бы говорит (очень странная оговорка, наряду с уже упоминавшейся «теперь, когда думаю: в следующий момент времени, если Бог соизволит, и я буду жив... Потому что сейчас, в этот самый момент, я могу захотеть сказать что-то и, не сказав, умру.
Следовательно, смерть и есть символ этой дискретности времени. Подвешено, и следующий момент времени не вытекает из предыдущего, предшествующего времени, потому что между ними может встать смерть.[Но ведь я ношу эту смерть уже сейчас. Она не вполне внезапна. Есть автокорреляция.] Более того, из содержания моей мысли-сейчас не вытекает и та мысль, которая подумается. Она подумается, но не вытечет из того, что именно сейчас я направился к ней, здесь нет связи. … [А есть здесь и такой аспект: каждый момент времени человек заново определяет свое поведение – следующий шаг.]
А что делает этот «Бог – весь в настоящем», если он не творит чудеса? Только страхует философа от чрезмерного усердия в анализе – разборке связей наблюдаемого мира? Или Бог – специфическая уравновешивающая часть существующего мира, приросшая, неотделимая и невыделимая, взаимодействующая везде и постоянно, постоянно и повсеместно восстанавливающая божественный порядок, но этот порядок – один и тот же всегда, без чудес. Такой Бог действительно не предшествует мне, он поддерживает порядок, по которому я появился (я существую).
Обратите внимание, Декарт в действительности не говорил, что Бог создал людей [как биологический вид в целом, имея идею вида]. «Бог создал меня», — говорит Декарт. … Существование Бога или акт создания Богом людей есть совокупность всех этих отношений: каждого из нас в отдельности и Бога, который создал меня, вас и т.д. Бог создал меня, но — не предшествуя мне во времени! Даже если допустить, что когда-то был такой «предмет» и он мог бы длиться по сегодняшний день, — не получается, согласно Декарту [не было такого предмета – «Бог»]. …
В данном случае я фактически все время говорил о порядке. … Открыть что-то — это значит прийти к чему-то упорядоченному. [Открыть что-то – обнаружить сложившейся мыслительную структуру, соответствующую некоторой структуре в мире (выделяющую ее).]
…Ну откуда, каким образом может существовать порядок, если следующий момент времени не вытекает из предыдущего? Значит, порядок есть нечто такое, что предполагает непрерывность …Следовательно, порядок держится на непрерывно возобновляемом, постоянно длящемся творении. [Приросший Бог – всеприсутствующий, как промокашка под плоским то и дело подтекающим миром (остальной – вне Бога части) блюдет сухость, как всеобщий принцип.] И Паскаль выразил это фразой с отрицательной стороны, со стороны проблемы существования зла: агония Христа будет длиться (или продолжаться) вечно, сказал он, и в это время нельзя спать. И Декарт считает, что, поскольку творение может быть только непрерывным, т.е. постоянно возобновляющимся, постольку спать нельзя. Заснешь — и порядка не будет, истины не будет, чисел не будет, совершенных предметов, так как совершенные предметы держатся на вершине волны усилия. Не спим — держится. Переверните эти слова со стороны отрицательных эмоций или переживаний — и будет паскалевское.
Итак, истина не установилась, а все время устанавливается. И если я нашел себе место, а это есть место усилия — вот здесь, оно для меня оставлено, потому что, как я уже говорил, мир не только всегда нов, но в нем всегда есть для меня место, — и если я нашел, заполнил это оставленное для меня место, то тогда я могу свободно творить то, что не может быть иначе. [Красиво… А можно и спать, на все воля божья. Спишь, значит в этот момент нет в мире места для твоей активности. Так что, не слишком напрягайся.] … Нет, говорит Декарт, в той ситуации, из которой все вырастает, не может быть, чтобы Бог знал, что что-то полезно, что-то нужно, что-то истинно, и поэтому он создал все это. Это невозможно, потому что это значит, что для него есть что-то, с чем он считается, а, по определению, Бог может считаться только с самим собой. Иначе зачем термин употреблять? …. В Боге, говорил он, нет никакого понятия необходимости. На уровне творения нет законов, ничто не творится по законам. Он шел не потому, что сознавал нечто необходимым, а напротив, нечто стало необходимым потому, что Он шел; нечто стало истинно потому, что Он так поступил, 'нечто стало нужно потому, что Он так сделал. Потом — стало, т.е. на втором шаге.[Так Декарт устанавливает первопричину или, наоборот, освобождается от необходимости лезть еще глубже. Каждый выбирает по себе задачу.]
… Он двинулся, и потом возникла необходимость. … Мы ведь знаем, что и исходное сомнение, и последующее когитальное перерождение сознания должны приводить нас к аподиктическому, достоверно доказанному, необходимо истинному. Но вот интересная особенность этого «необходимо истинного» у Декарта.
Как известно, существует принятая классификация истин в логике и философии. Есть истины логические или аналитические (в пределе сводимые к тавтологиям) и есть истины эмпирические, истины факта (включая в последние и законы науки, поскольку, кроме своей логической и математической части, они содержат еще и эмпирическую часть). В строгом смысле «необходимыми» считаются только логические истины, все остальные, т.е. эмпирические, или истины факта, являются случайными. Декарт же мыслит вне этой классификации. У него появляется (именно на волне «я мыслю, я существую») вообще радикально новая мысль, все меняющая и до сих пор нас озадачивающая. Он считал, что в строгом смысле необходимыми являются как раз истины факта, а не логические — последние лишь возможны или условны, так как описывают только мыслимое, не высказывая никакого необходимого существования. … Повторяю, необходимыми, согласно Декарту, являются только такие истины, которые завязались (и имплицируются существованием) в «эмпирическом» движении, происходящем в зазоре «punctum cartesianum» и которое я условно назвал «движением Бога». Оно заранее не задано, не может быть предположено или вы-мыслено, а должно состояться де-факто, как то или иное, а потом... А потом — даже существование «я» можно доказать только вместе с существованием Бога и мира. Как и все вытекающие отсюда истины. Обычно метафизика располагается на уровне априори, а тут у нас метафизика апостериори, но метафизика, хотя она и эмпирична… Бог ничего не делает с необходимостью. Он делает необходимым не потому, что знал, что так хорошо, а хорошо потому, что Он так сделал. И теперь уже не может быть по-другому в мире, в котором я существую. …
Значит, когито связано с установлением факта моего существования, такого существования, которое имеет решающие последствия. [«Последствия» - это для мыслящего, а не во времени.] …Сказав «я существую» (и сейчас я делаю первый шаг), мы попадаем в область тавтологий, условно назовем их плодотворными тавтологиями. … И одним из таких уравнений является утверждение: " Еgо cogito, ego sum" («Я мыслю, я есть»). Слово «существую» лучше здесь не употреблять, потому что существование, по законам языка, имеет слишком много эмпирических, психологических и жизненных смыслов. А здесь просто — факт или акт «я есмь», cogito, т.е. мыслю. «Я мыслю, я есть!» … Никакого особого содержательного смысла это утверждение не имеет. … И Декарт говорил, что это не силлогизм, потому что для превращения его в силлогизм понадобилось бы дополнительное утверждение, что для того, чтобы мыслить, нужно существовать… Нет, Декарт предупреждал, что это не так. Эти утверждения не содержатся в уравнении. Но тогда что содержится? Почему я называю это областью онтологических уравнений или тавтологий? Для пояснения приведу вам другой пример, он тоже сложный, но, проецируя одну сложность на другую, мы, может быть, разберемся.
…
Он говорил: ведь Бог существует, это несомненно, потому что мы не могли бы что-то назвать Богом, если бы его уже не было в нас. То есть тот факт, что я называю что-то Богом, и есть действие этого Бога. Это тавтология.
Эдакий наив! В рефлексии по процессу формирования мысленных моделей обнаружился некий образ со специфическими свойствами, который участвует в полезных моделях. Этот образ – виртуальный. Попытка для выяснения его свойств спроектировать его в мир вещей в целом не удается. Нет такого предмета. Но образ очень полезен. Для него резервируется специальный внешний (виртуальный по сути, но не по отношению к нему человека) мир. Это – для единообразия мыслительных операций. Однако, такой прием дает излишнюю свободу интерпретации и выводов. Для сохранения продуктивности мышления, использующего образ Бога, требуется доопределить (ограничить) его свойства. Чем и занимаются соответствующие специалисты.
… Так вот, я утверждаю — и вся философия, и религия вместе со мной и до меня это утверждали, что в мире нет никаких оснований для того, чтобы было добро. … И все философы это прекрасно, повторяю, понимали, но забыли сказать нам, что как раз здесь содержится то, что я называю плодотворной тавтологией. Кстати, Эрвин Шрёдингер тоже, отвечая позитивистам, говоря о своем понимании добра, как-то заметил, что поскольку оно не утилитарно (т.е. не имеет утилитарных причин), постольку сам факт стремления кого-то к добру, к тому, что является идеалом, свидетельствует о том, что оно уже существует. То есть является выражением самого этого добра.
Не утилитарность добра недостаточно убедительна. На уровне индивида – да, а на уровне вида или хотя бы социума – нет.
…
Значит, мы понимаем, что тавтологии возникают в той области, в которой нет причин, оснований. Что-то является основанием самого себя. Это и есть онтологические равенства, или тавтологии. [Здесь прирост (шаг) в наращивании понимания, уменьшаясь с проникновением в глубину, становится нулевым. Тогда и получается тавтология.] Они онтологичны в том смысле, что Декарт — вслед за античными философами — онтологическими считает отношения совершенства. Совершенными являются такого рода предметы, которые имеют своим основанием только самих себя. [Продвинуться глубже не удается. Все понимание совершенного предмета сводится к его обнаружению и наименованию.] … Предоставленный самому себе человек — распад и хаос. А для Декарта существует точка интенсивности, когда можно преодолеть хаос. И эта точка интенсивности или переключающая точка есть «я», т.е. тавтология «я». Мы не можем отделить предмет суждения от субъекта суждения, и это «я» обнаруживает в себе тавтологию всех тавтологий или точку точек интенсивностей. А что является тавтологией тавтологий? Бог! И вот, отсчитывая от нее другой режим — сознательной жизни, режим другого мышления, — Декарт говорит, … Декарту неоднократно приходилось отвечать на следующий вопрос: может ли атеист быть математиком? Математиком, уверенным в точности и правильности своих доказательств, и он упорно каждый раз отвечал: не может!…