[Продолжение Гл.I - Синергетика
как коммуникация]
(стр.23 - стр.24)
"Распространенное понимание целого, афористично задаваемое формулой
"целое больше суммы частей", имело смысл в контексте
противопоставления механицизму - "мир складывается из частей" -
познав части, мы тем самым познаем мир в целом. Но взятое само по себе это
утверждение, вообще говоря, ведет к заблуждению. Целое может быть и меньше
своих частей, например с точки зрения баланса энергии. Наконец, это утверждение
внушает мысль, согласно которой мир - это части плюс структура, накладываемая
формообразующей матрицей бытия откуда-то "сверху"...
И в этом месте Перлз фокусирует наше
внимание на самом важном: "Здесь всплывает наиболее интересный вклад
гештальтистов в наше понимание: дифференциация гештальта на фигуру и фон. Этот
вклад относится к семантике или значению значения".
Для синергетики как Х-науки открытия
гештальтпсихологии, особенно открытие дифференциации на "фигуру/фон",
а также ситуаций неустойчивости, в которых мы имеем дело с эффектом так
называемого переключения гештальта, именуемым также инсайтом [69], имеет
примерно такое же значение, какое в свое время имело для квантовой механики
открытие М.Планком эффекта дискретности энергии электромагнитного поля. Я
подчеркну еще раз: для синергетики как Х-науки. Для того же, чтобы этот Х стал
узнаваемым в узоре пересечения разных дисциплин, требуется еще большая
работа".
(стр.24) "Подходящим образом
[унифицирующей теории] здесь может служить скорее не физика, - хотя вклад
физики в синергетику решающий, - а современная становящаяся психотерапия -
новая наука о человеке...
Мой главный тезис здесь состоит в
утверждении, что ключом к пониманию синергетики как Х-науки является ее
понимание как обобщенной метамодели кроссдисциплинарной коммуникации. Важнейшим
шагом на пути к такому пониманию синергетики является осмысление контекстов ее
встреч с гештальтпсихологией и психотерапией".
У каждого свой вход в синергетику.
Для меня главное состоит в признании самоорганизации без специфического
внешнего воздействия. Все остальное - отсюда.
(стр.25 - стр.26) Дело в том, что этот
гештальт [личностное знание] в принципе не может быть завершен, он всегда
открыт всеобщему, он питается, согласно Полани [так в тексте], страстной жаждой
всеобщего и неиссякаемой верой в принципиальную возможность его достижимости.
Этот гештальт, как образ, питает и питается сам, в свою очередь, чувством
"растущей близости скрытой истины, сходное [нет согласования] с тем
чувством, которое направляет нас в попытках мысленно нащупать в нашей памяти
забытое имя".
... Всему организму, застревание в
незавершенном гештальте таит в себе угрозу невротизации поведения... Или, быть
может, уже по самому определению, ученый - это просто невротик по своему
собственному призванию?
Ответ на этот вопрос вряд ли может быть
однозначным. ...Однако, поместив себя в когерентную рассматриваемой личностную
позицию - синергетический подход в этом помещении размещении находит одну из
своих реализаций - мы можем открыть для себя некую трансперсональную
перспективу, задаваемую, например, в образе самоактуализирующейся личности
(Маслоу), понимаемой прежде всего как личности, открытой всеобщему, посредством
чувства причастности к космосу, слияния с ним и осознания себя в этом качестве
[89]".
(стр.26) [Цитата из Полани]
"Сложный социальный фонд знаний может передаваться и развиваться только с
помощью обширной кагорты специалистов. Их ведущая роль приводит к тому, что их
мысли и чувства до некоторой степени совместно разделяются всеми членами
общества. Еще плотнее в структуру общества вплетена гражданская культура.
Законы и мораль любого общества принуждают его членов жить в их рамках.
Общество, которое принимает такое положение вещей в отношении мысли, тем самым
так же вверяет себя как целое определенным нормам, по которым мысль,
находящаяся в обращении в этом обществе, принимается как законная. Мой анализ
личностной вовлеченности сам по себе является своего рода исповеданием веры,
обращенной к такому обществу от имени одного из его членов, желающего отстоять
безопасность его непрерывного существования, заставив общество осознать и
решительно поддержать его собственную вовлеченность..." [117].
(стр.27) "С именем Маслоу связывают зарождение "третьего
пути" развития психологии. Эту психологию называют также еще
трансперсональной психологией, и многие из ее ведущих идей можно обнаружить в
работах Перлза, Адлера.
Сам Маслоу считал свою гуманистическую
третью психологию переходной формой, готовящей нас к более "высокой"
четвертой психологии: трансличностной, трансчеловеческой, скорее обращенной к
миру вообще, чем к человеческим потребностям и интересам, выходящей за пределы
человеческой природы и идентичности человека, его самоактуализации и т.п. Это
была программа синтеза идей психологии самоактуализации синергийности личности
и концепции личностного знания Полани. Цель этой программы состояла в получении
знаний для построения "единого доброго мира". "В настоящее время
нам просто недостает достоверных знаний для построения единого доброго
мира", - писал Маслоу. "Нам не хватает знаний даже для того, чтобы научить
людей любить друг друга - по крайней мере, чтобы как следует научить их
этому". И лучшим средством здесь является расширение пределов познания. Я
подчеркнул именно "расширение пределов познания", но не просто
добывание неких дополнительных знаний вообще [91].
Нам нужно "нечто большее, чем мы
сами", чтобы мы могли преклоняться перед ним и служить в новом,
естественном, эмпирическом, не-церковном смысле, как это делали Торо и Уитмэн,
Уильям Джеймс и Джон Дьюи. Программа построения мира добра нуждается не просто
в расширении пределов знания о человеке с некоторой трансличностной,
трансчеловеческой перспективы [нет согласования] третьей и даже четвертой
психологии, обращенной к всеобщности мира, удовлетворяя этим страсть
человеческого познания всеобщего. Она предполагает и разработку гуманистической
и трансличностной психологии зла, написанную [нет согласования] на основе
сострадания и любви к человеческой природе, а не отвращения к ней, и не из
чувства безнадежности".
Кажется,
идея разумного переустройства мира по правилам, открытым несколькими умниками,
себя достаточно скомпрометирована. И уж явно далека от синергетического
обществоведения.
(стр.28) "Вообще говоря, речь идет
вовсе не о смене парадигмы, хотя в некотором смысле парадигмальный сдвиг,
конечно же, предполагается. Более того, этот парадигмальный сдвиг можно даже и
назвать. Это переход к коммуникативной парадигме, одним из выражений которого и
является синергетика. Но важно, что смена познавательной перспективы осознается
не в контексте противопоставления уже имеющимся, не как некий альтернативный
вариант, но как нахождение третьего пути, ориентирами в поиске которого
являются отчетливо осознанные, точнее, непрерывно осознаваемые крайности,
становящиеся в этом качестве не отрицаемыми, а необходимыми.
В случае Маслоу и становления
гуманистической психологии эти крайности обозначаются психоанализом Фрейда и
бихевиоризмом Уотсона".
(стр.29) "На память приходит
высказывание великого Бора: "Мы все подвешены в языке таким образом, что
не знаем, где верх, где низ" [54]."
(стр.29) "Плененность языком - это
образ Витгенштейна: "Граница моего языка - граница моего мира". Это
вывод его "Логико-философского трактата". И отсюда следует этический
принцип Витгенштейна: "О чем невозможно говорить, о том следует
молчать" [46]. Этим афоризмом трактат завершается. Образ статичен и
жесток. Он жестко логически детерминирован...
Для философа такое осознание себя в
языке - это переоткрытие заново самой философии. Осознание своей личностной
причастности к языку философии, своей укорененности в этом языке открывает ему
путь к личностной свободе и личностной ответственности. Я думаю, что именно с
таким осознаванием, языковым обращением и связан тот "лингвистический
поворот", который произошел в западной философии и который принято
связывать с именами Хайдеггера, Витгенштейна [172]".
(стр.29 - стр.30) "Путь же к
освобождению из плена "языковой тюрьмы", коль скоро это пленение
осознается именно в качестве "застревания в языке", может быть разным.
Эта разность, точнее различие, разнесенность (Делез) сама по себе должна быть
наблюдаема, увидена, высказана или зафиксирована в языке.
Но высказана в языке кому? Так
появляется сюжет "другого" как следствие поворота в языке. Поворот в
языке в конечном счете это и поворот ко времени, поворот к пространству и как
таковой, он не может быть осмыслен иначе, как в контексте или на фоне поворота
к другому, но не к своему "двойнику", а как отличному от меня
"ты" (мотив Бубера). Гештальтистский образ инверсивной, нестабильной
картинки типа "утка-кролик" или "молодая женщина-старуха",
обычно приводят как иллюстрацию нелинейной связи между тем, что мы называем
"фигурой" и тем, что мы называем "фоном" [69]".
(стр.30) "Этот образ для меня
соотнесен с образом рук, рисующих себя на известной гравюре М.Эшера. Он также
символизирует принцип здесь и теперь единства деятельности и коммуникации, в
полной мере реализуемый здесь и теперь в процессе становления синергетики.
Этот образ цикличен. Он вызывает легкое
ощущение головокружения. В самом деле, инструмент анализа анализирует
инструмент анализа... Где реальная рука? Если мы откажемся от такой
"предметной" постановки вопроса, откажемся от поиска первоначала, а
сосредоточимся на циклическом образе процесса в целом, процесса, в котором
внешнее и внутреннее относительны, а суть в точках контакта,
"встречи" острия карандаша в рисующей руке с внешним материалом,
встречи, при которой острие карандаша становится "зрячим", становится
не просто механическим продолжением рисующей руки, но местом, где зрение и
осязание образуют одно неразрывное процессуальное цело. Как писал Флоренский:
"Глаз есть орган и пассивного осязания и активного движения. Предмет
ощупывается глазом посредством светового луча. Мысль о зрении как осязании высказывалась
неоднократно и, в частности, поддерживается сравнительно анатомически и
эмбриологически. Глаз вместе с другими органами восприятия происходит из одного
и того же зародышевого листка, что и кожа, орган осязания..."
[ссылка на Флоренский П.А. Анализ
пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.,
1993]
(стр.31) "Перед нами, пожалуй,
один из блестящих примеров целостного гештальт-видения живого организма как
воплощенной кооперативной познающей системы, видения живого организма как
познающей телесной кооперативной системы.
Концепцию организма как кооперативной
познающей системы в 60-е годы, т.е. спустя почти 40 лет после того, как были
написаны эти слова нашего гениального соотечественника, развивал английский
биолог Брайан Гудвин. Сходные идеи высказывались также американским
нейробиологом Говардом Патти [99]. Эти и ряд других когерентных подходов были
заявлены в качестве неких исследовательских программ, среди которых широкую
известность получила выдвинутая в середине 60-х годов Конрадом Уолдингтоном
программа создания теоретической биологии".
[ссылка на Гудвин Б. Аналитическая
физиология развивающихся организмов. М., 1987]
(стр.32) "Первый вопрос при
создании теоретической биологии был связан, естественно, с обращением к физике,
физическому познанию, к накопленному там познавательному потенциалу...
Однако следование стандартам
физического познания далеко не всем мыслящим биологам казалось именно тем
путем, на котором биологию ждут небывалые успехи и открытия. Если оглянуться
назад, в историю науки, то можно обнаружить, что биология, биологи не раз
вступали в конфронтацию с физиками, Точнее, с механицистами, приверженцами
декартово-ньютоново-галилеевской парадигмы, с которой связала свою судьбу
европейская наука Нового времени и с которой она до сих пор не может
окончательно разотождествиться.
Биология не раз пыталась отстоять свои
права на дисциплинарный суверенитет, противопоставляя свою собственную
парадигму механической парадигме физики. Столетиями биологическая мысль искала
себя, свою устойчивую онтологию, находясь в колебаниях - апериодических,
наподобие тех, которые в современной синергетике представлены в образе
странного аттрактора с фрактальной размерностью его фазового портрета".
(стр.33) "Предварительный итог,
вернее то, что я таковым считаю, был сформулирован устами Рене Тома,
математика, создателя широкоизвестной математической теории катастроф,
положенной им же самим в основу так называемой динамической теории морфогенеза.
"Таким образом, синтез "виталистической"
и "механистической" точек зрения в биологии невозможен без коренного
пересмотра наших представлений о неживой природе..." ...
Сейчас, ретроспективно, зная кое-что об
интенции в последующих работах Тома, можно с известной долей уверенности
говорить о том, что пересмотр представлений о неживой природе мыслился и
мыслится через ревизию языка. Это общая ситуация для всякой междисциплинарной
встречи, как правило начинающейся с "вращения в языке"...
(стр.34) "В научном познании
безличностная позиция часто держится высказываниями типа "а на самом
деле..." или "наукой было установлено...". Это высказывания о
чем-то всеобщем, универсальном, абсолютно лишенном личностного начала...
Естественно, каждый говорит от имени
истины, науки, от имени "на самом деле". Но "на самом
деле", - трудно избежать этого словосочетания, - оба встретившихся
замкнуты в своем языке. А попытки использовать трансцендентальную аргументацию
далеко не всегда помогают. Полемика Эйнштейна и Бора - наглядный тому пример.
Попытка Эйнштейна сделать контекст полемики более личностным посредством ссылок
на Бога - Бог не играет в кости, и т.д. - оказались неубедительными как раз
потому, что вся жизнь Эйнштейна в науке и была посвящена тому, чтобы научная
картина мира была лишена всяких следов присутствия личностного начала, пусть
даже это будет просто внешний наблюдатель, Бог, сотворивший мир и затем
спокойно взирающий и иногда комментирующий происходящее.
Тот же идеал веры в объективированный
язык разделял современник Эйнштейна Шредингер. По его мнению,
удовлетворительная картина мира получается "...ценой изъятия из этой
картины нас самих и отступления назад в позицию ненаблюдаемых
наблюдателей" [52]. Эта цена может быть большой, и даже очень большой. Но,
быть может, ее стоит платить, если такова цена Истины?"
(стр.35) "А если нет? Если истина обитает в другом месте? Если она кроется не во всеобщем языке науки,
и, таким образом, она там и ненаходима?...
Мне важно обратить внимание на
коммуникативную функцию судьи как ответственного переводчика с языка (все)общих
юридических законов на язык "справедливых решений". Моя задача -
попытаться засечь ситуацию "вращения в языке", патогенной
зацикленности в нем, в ее трансформации в ситуацию обращения "к языку",
ситуацию "языкового поворота". Это сходно с тем, что я ранее называл
ситуацией различения, повторения как "топтания на месте от
повторения" - возврата. [неправильно стоит запятая и закрывающая кавычка]
Здесь "вращение в языке"
имеет место в междисциплинарном контексте встречи, скажем, физика и биолога,
когда встречаются не физика и биология, а личности, представители рода
человеческого, принадлежащие своему времени, своей культуре, укорененные в
артикулированной знаково-символической системе, именуемой наукой, обитающие в
ней, в ее языке, как в одном доме своего бытия, но все-таки в разных квартирах,
говорящие на разных диалектах этого самого языка науки... При этом с самого
начала контакта-встречи ее участники, осознавая себя учеными, соответственно
признают власть над собой как высшей научной ценности безличностного языка
"законов науки". Это язык универсалий, язык всеобщности, объективной
истинности".
(стр.36) "Для физика первой
половины столетия сама мысль об изменчивости, эволюции самих физических законов
выглядела абсурдной и саморазрушительной. В этом случае законы биологической
эволюции для биолога - это вовсе не законы с точки зрения физика. Когда жизни
на земле не было, нечему было и эволюционировать. Но тогда о каких законах в
биологическом смысле изначальности и фундаментальности можно вообще
говорить?" [неряшливо сформулировано. В последней фразе, похоже, нужно
заменить "биологический" смысл на "физический"]
(стр.37) "Это сразу же осознается,
как только заходит речь о таких вещах, как вероятность в такой картине живого и
разумного человека. Эта вероятность оказывается чудовищно ничтожной. И
возникает вопрос: откуда взять дополнительные концептуальные ресурсы объяснения
нашего собственного существования во Вселенной? Теологический дискурс я
оставляю пока в стороне.. И тут-то выясняется, что взять эти ресурсы, оставаясь
в рамках существующих образов и представлений как продуктов развития точного
физико-математического естествознания, просто неоткуда. Есть, однако, принцип
научного познания, именуемый антропным [210]... Антропный принцип можно
рассматривать как один из примеров "циклического отношения",
характерного для гештальт-коммуникативного понимания синергетики. Так что
антропный принцип можно рассматривать как свидетельство вхождения идей,
образов, представлений синергетики, становления синергетического стиля
мышления".
И
нет в этом ничего хорошего. "Вселенная
именно потому такая, а не другая, что мы существуем в качестве ее
наблюдателей". Слишком подвешена такая позиция, как кольцо дыма. Куда
подует ветерок, туда и полетит. Хоть к мировому Разуму, хоть к солипсизму.
Представляется
достаточным отказаться от статистического подхода к единичному явлению и
признать, что нет физического запрета на существование (возникновение) жизни.
(стр.37) "Антропный принцип можно представить
также и как итог компромисса встречи физики и биологии, становление в самой
физике третьего пути, третьей позиции между традиционными полюсами объективного
и субъективного, наблюдаемым и наблюдателем. Можно, наконец, следуя космологу
Б.Картеру, с именем которого связано появление антропного принципа в
современной космологии, рассматривать антропный принцип как принцип
самоорганизации, точнее, самоотбора, осуществляемого "самой природой"
- естественно, как у Дарвина, в его
теории биологической эволюции. Разница здесь в том, что "антропные
космологи", такие, как Картер, Дике, Уилер [73], видят познающего человека
"внутри природы", рассматривая его как естественный продукт природной
эволюции, включая в этот процесс и сам процесс познания природы, который столь
же естественно и необходимо оказывается и процессом самопознания как
самоэволюции человека.
Итак, еще одно
новое для меня понятие: эволюционная эпистемология [151].
(стр.37 - стр.38) "Здесь уместно
задаться вопросом: не кружимся ли мы в неких симулякрах - ложных удвоениях того
же самого, возникающего вследствие многообразия сложно переплетающихся
взаимоотражающих систем. Быть может, мы попали в новый плен, новую тюрьму
языка, который самоорганизуется и ведет нас в этом процессе в ловушку творимой
им самим искусственной, виртуальной реальности, из которой нам уже никогда не
выбраться?
Признаюсь, я не знаю сейчас, как
ответить на так поставленный самому себе вопрос...
Вообще говоря, междисциплинарность -
это не просто еще одно модное слово. Междисциплинарный подход конструктивен в
той мере, в какой он включает в себя принцип границы, различения и
коммуникативного связывания различенного. То есть в той мере, в какой он
реализует совместно принципы деятельности и коммуникации. Совместно - значит
синергетически. Тем самым он включает в себя как составную часть принцип
деятельности в его различных формулировках, такой, какой, например,
использовался в школе Г.П.Щедровицкого, в работах И.С. Алексеева [2, 3],
В.С.Степина [140, 141, 142], М.А.Розова [130]".
[2] Алексеев И.С. Деятельностная
концепция познания и реальность. Избранные труды по методологии физики. М.:
Руссо, 1994
[3] Алексеев И.С. Концепция
дополнительности: Историко-методологический анализ. М., 1977
[130] Розов М.А. Теоретические основы
методологического анализа науки // На теневой стороне. Вып. 2: Материалы к
истории семинара М.А.Розова по эпистемологии и философии науки в Новосибирском
Академгородке. Новосибирск:
Новосибир.гос.ун-т, 1997
[140] Степин В.С. Становление научной
теории. Минск: Высш. шк., 1976
[141] Степин В.С. Теоретическое знание.
М.: Прогресс-Традиция, 1999
[142] Степин В.С. Философская антология
и философия науки. М.: Высш. шк., 1992
(стр.38) "Синергетически
осмысленный принцип деятельности естественно вводит в рассмотрение принцип
коммуникации как дополнительно сопряженный первому. И наоборот: принцип
коммуникации, включая в себя заколдованные друг на друга принципы наблюдаемости
и сообщаемости другому, предполагает акт созидания, созидательный процесс,
действие здесь и сейчас".
(стр.39) "Но другой находится в
своей, иной позиции, дополнительной к первой. Что тоже входит в контекст их
реальной коммуникации - диалога. Эта коммуникация включает в себя помимо
вербальной и невербальную компоненту... [237]
Здесь уместна аналогия с танцем, как
пример формы коммуникации, не связанной непосредственно с передачей какого-либо
конкретного сообщения. Мне важно, говоря о синергетической коммуникации, уйти
от отождествления ее с передачей сообщения. Эта точка зрения на коммуникацию во
многом сходна с той, которая в настоящее время принята и развивается в рамках
концепции автопоэзиса чилийскими нейробиологами Матураной и Варелой [233, 234,
235]. Такое сходство не случайно: концепция автопоэзиса выросла во многом из
попыток кибернетического осмысления проблем эволюционной биологии, т.е., по
сути, в том же контексте междисциплинарности и его философии, что и проект
"На пути у теоретической биологии"...
Сейчас, двадцать лет спустя, можно
констатировать, что задача построения теоретической биологии на манер
теоретической физики, по ее образу и подобию, в ее парадигме, была утопией в
самом буквальном смысле этого слова. У теоретической биологии не оказалось
своего топоса, отвечающего целям и задачам новой философии человека и природы
как когерентного синергийного целого".
[237]
Winograd T., Flores F. Understanding Computers and Cognition. Addison-Wesley,
N.Y., 1991
[234]
Varela F., Maturana H., Uribe R. Autopoiesis: the Organisation of Living
Systems, its Characterization and a Model //BioSystems. 1974. № 5. P. 187-196
(стр.39 - стр.40) "Петр Корнинг,
ученый из американского Института изучения сложных систем (Санта Фе), пишет:
"Для меня всегда было нечто ироническое в том, что хотя мы со всех сторон
окружены и поддержаны синергетическими феноменами - комбинированными (или
"кооперативными") эффектами, для получения которых может быть
достаточно всего лишь двух компонент, частей или индивидов, мы, по крайней мере
большинство из нас, видимо, до сих пор не оцениваем их важности должным
образом. Даже эволюционисты в большинстве своем, кажется, склонны не признавать
важную причинную роль синергии в эволюционном процессе, и это несмотря на тот
факт, что мы в огромной степени зависим от нее; зависим в нашем выживании, в
наших репродуктивных успехах, и это касается всех живых существ. Синергия
буквально везде вокруг нас, она неизбежна..." [233] "
(стр.41) "И дальше, вступив в
диалог с физикой, посредством конкретного контекста философии наблюдателя в
квантовой механике, Уоддингтон делает то, что заранее назвал "обращением к
языку". При этом он идет от фиксации относительности объективного языка
физики в самой физике (не путать с гипотезой лингвистической относительности
Сепира-Уорфа) к пониманию языка как продукта биологической эволюции человека,
как инструмента его выживания"... [99]
(стр.42) "Таково обращение к языку
ученого, ведомого программой теоретизации биологии и мыслящим эволюционными
категориями [опять нарушено согласование], пытающийся найти интегрированную
лингвистическую перспективу для связывания в некое единство для биологических
явлений морфогенеза индивидуального организма, генетики, как особого рода
нелинейного канала передачи наследственной информации, а также общий, открытый,
претендующий на универсальность - от Большого Взрыва до человека - контекст,
который именуется эволюцией и который, собственно, и есть сама жизнь".
(стр.43 - стр.44) "Но главное в
работе Тома для меня в том, что ее адекватное понимание предполагает наличие
все той же третьей позиции, личностной, автопоэтической, синергетической,
коммуникативной. А эта позиция "между крайностями" всегда в чем-то
неопределенна, неустойчива, размыта, плохо очерчена, во многом опирается на
интуитивное понимание ситуации и т.д. Для жаждущих определенности такая позиция
дискомфортна, вызывает желание покинуть ее...
Том, по своим общеметодологическим
установкам, - структуралист. А структурализм потому и есть структурализм, что
он ставит своей задачей обнаружить кроющуюся за наблюдаемой вязью явлений,
паттерном событий скрытую от непосредственного наблюдения структуру, которая
эти события порождает или которыми она управляет [170]. Эта структура сама по
себе может быть представлена разными средствами. Например, средствами абстрактной
логики или абстрактной алгебры, такой, как теория групп. Или, как в случае
Тома, - средствами топологии, а точнее, средствами так называемой теории
катастроф. Последняя же, в свою очередь, появилась как результат встречи
математической теории особенностей Уитни с проблемами нелинейной классической
механики. Теперь теория катастроф встретилась с лингвистикой".
[ссылка на Манин Ю.И. От переводчика //
Том З. Топология и лингвистика. Успехи математических наук. 1975. Т. ХХХ, вып.
1 (181)]
(стр.44) "Существенно при этом,
что одновременно мы имеем пересечение двух программ: Уодингтон, о которой
говорилось выше, и структуралистской. В рамках первой программы - "На
пути..." - теория катастроф Тома превратилась в динамическую теорию
морфогенеза. В контексте последней [второй] и возникла семиофизика Тома,
которая представляет собой один из примеров "сдвоенной" науки,
являющейся элементом коммуникативного междисциплинарного интерфейса, входящего
как часть общей кольцевой структуры человеческого общения в целом".
(стр.44) "Это "контактная
наука" ... в том смысле, что делая предметом рассмотрения систему
"организм-окружающая Среда" и рассматривая эту систему как целостный
и, вообще говоря, незавершенный гештальт, контактная наука стремится удерживать
в фокусе своего рассмотрения зону взаимодействия организма со средой,
образуемую организмом контактную границу. Тем самым контактная граница
становится "фигурой переднего плана".
А продуктивнее было бы рассмотреть границу
"биологический вид - биогеоценоз".
(стр.44 - стр.45) "Ну а ссылки на
гештальт-подход вводят в контекст всего рассмотрения свою родную
"синергетическую динамику неоднозначности", коннотативность,
умножаемость смыслов, множественность интерпретаций, нелинейность в
противоположность единственности, линейности заданного смысла и т.д.
Тем самым в математический и
естественнонаучный дискурс, считавшийся дотоле эталоном чистоты
коммуникативного акта (Р.Барт) [170], вторгается вероятностный коннотативный
шум, грозящий разрушить всю истиннонаучную коммуникацию в целом. Но это с точки
зрения линейной классической науки. Для синергетики с ее открытиями странных
аттракторов, детерминированного хаоса коннотативность, неоднозначность,
метафоричность - не препятствие научному обобщению как тексту-посланию, а в принципе
его необходимый составной элемент. Ведь в конце концов приемник этого
сообщения, его реципиент, - это не просто регистрирующее автоматическое
устройство, но ученый, личностно вовлеченный в тот же коммуникативный канал,
что и отправитель сообщения.
Научный текст сближается с текстом
литературным, в него входит, как говорят, "нарративный"
элемент".
А как обеспечить способность
обывателя быть приемником научного сообщения?
(стр.45) "Но вот как
интерпретирует результат работы Тома "Топология и лингвистика" Ю.И.
Манин. По его словам, этот результат состоит в обнаружении довольно скрытого,
но тесного структурного параллелизма между фрагментами двух языков:
"человеческого" языка обыденной жизни и языка ньютоновой механики в
его крайне схематизированном и топологизированном варианте".
Далее идет любопытная интерпретация
интерпретации. По словам Манина, "точка зрения самого Тома отличается от
сформулированной выше подчеркиванием асимметрии ситуации: для него язык
ньютоновской механики служит вместилищем "смысла" (плана содержания)
для человеческого языка (плана выражения). Это доставляет разительную параллель
к так называемой "гипотезе Сепира-Уорфа" в этносемиотике, которая
предполагает почти причинную связь между средствами выражения, скажем,
индоевропейских языков, и той естественнонаучной картиной мира, наследниками и
строителями которой мы являемся..."
А новый, казалось бы, естественный язык науки очень плохо
совмещается с этим самым "человеческим" языком. Его восприятие
обывателем многократно усложняется. Ведь новая картина мира существенно
отличается от традиционной, называемой "ньютоновской".
(стр.46) [Сомнения в обоснованности
претензий декартово-ньютоновой парадигмы на универсальность] "Эти вопросы
глубоко анализируются в работе Р.Рорти "Философия и зеркало природы",
а также в других его работах [131]".
(стр.46 - стр.47) "Но я веду свой
разговор, обозначая и осознавая себя наблюдателем и по преимуществу в другом,
из другого "автопоэйзиса". Это автопоэйзис по преимуществу
естественнонаучного дискурса, естественнонаучных гештальтов, программ [запятой
нет] теорий, доктрин, парадигм, подходов и пр. Это и третий мир проблем
Поппера, и мир личностного знания Полани, и, одновременно сопряженный с этим
миром, мир неявного, неявленного, молчаливого, невыговоренного,
неартикулированного знания. Это молчаливое неартикулированное знание всегда
имеется в виду в качестве "имеющего место", присутствующего совместно
в личностной позиции, как позиции "третьего пути", позиции
"идущего человека". Человека, идущего вместе с другими, с другом.
Человека, встречающегося с другим, готовым к такой же встрече, готовым к
событию. Молчаливое знание - это не иррациональное знание и даже не
а-рациональное знание. Это скорее знание в действии, знание, реализуемое в
действии человека как мыслящего, ощущающего, чувствующего и переживающего
существа. Это знание-навык, знание-умение, знание-мастерство, знание-искусство,
а в науке это прежде всего знание как искусство познавать. Это знание
организованно, точнее самоорганизованно в форме гештальта, гештальта открытого,
незавершенного, стремящегося - иногда страстно и неудержимо - завершить себя,
удовлетворить себя, что в ситуации познания (научного) есть стремление найти,
обнаружить нечто неизвестное, непонятное, выполнить свою миссию, исполнить
предназначение и т.д. Такого рода переживания незавершенности, стремления
завершить, слиться, дополнить имеют свое выражение в области человеческой
любви, ее переживания, переживания, которое охватывает широкую палитру
действий, чувств, эротики слов, образов и ощущений, от экстаза в творчестве
художника, поэта, музыканта, философа, нашедших ключ, испытывающих озарение,
переключение гештальта "фон-фигура", инсайт, или еще то, что Маслоу
назвал "пиковым опытом" [89]. Все это вместе можно еще было бы
назвать опытом переживания тотальной захваченности процессом самоорганизации
личности. Причем таким опытом, который преобразует личность".
(стр.47) "Дело в том, что для Тома
ньютонова механика, представленная математически ее гамильтоновым формализмом,
в виде системы уравнений, вполне допускает две крайние интерпретации:
локально-причинную и телеологическую. Последняя коррелятивна ее формулировке в
виде вариативного принципа наименьшего действия. Так что уже классическая,
гамильтонова, механика вполне совместима с разными картинами мира:
телеологической и локальной причинно-следственной."
Принцип
наименьшего действия телеологичен? Так, может быть, и Назаретян в своей брошюре
имеет в виду такую телеологию в качестве наиболее приемлемой для него основы
миропонимания?
(стр.47
- стр.48) "Поэтому когда Манин говорит, комментируя Тома и даже
интерпретируя интерпретацию Тома, что модель Тома как бы обосновывает гипотезу
лингвистической относительности Сепира-Уорфа о "причинной связи между
средствами выражения и той естественнонаучной картиной мира, наследниками и
строителями которой мы являемся", то я бы хотел возразить, что
провозглашенным намерением Тома в тексте "Топология и лингвистика"
было уйти от линейно-денотативной модели письма, как семиотической модели, в
основе которой лежит модель языка Фердинанда де Соссюра, причем уйти в первую
очередь от классического догмата Соссюра о "произвольности знака".
Знак вовсе не произволен, если
посмотреть на него с позиции гештальт-подхода, то есть синергетической
нелинейной целостности зрительного и символического, процессов, взаимосвязанных
через обратимый, кольцевой процесс перевода (Веккер) [41, 42].
Эта непроизвольность знака особенно
отчетливо переживается в контексте религиозного дискурса. Религиозные тексты
теологичны дважды. И они тем более отвечают критерию быть религиозным текстом,
письмом, чем более резонируют в них, сливаясь и отождествляясь до
неразличимости, два личностных образа-гештальта: мой и Бога. Поэтому в
религиозном тексте каждое слово, каждый знак - на своем месте. Отсюда
становится понятной та удивительная устойчивость, всепоглощаемость хорошо
выстроенного, когерентного самому себе религиозного дискурса, удивительное
(если смотреть с внешней позиции сочувствующего наблюдателя) сочетание эмоционального
и интеллектуального начал в нем.
Это удивительное сочетание особенно
отчетливо присутствует в текстах такого автора, каким был о. Павел Флоренский,
в личности которого органическим образом сочетались рациональная научная мысль
и живая религиозная традиция верующего христианина православной ориентации,
ориентации той ее разновидности, истоки которой коренятся, видимо, и в
мистическом опыте исихазма.
Заключительные слова этой фразы я
написал не без колебаний. Надежнее вернуться в своих рассуждениях в
осознаваемую ситуацию, где "здесь и теперь" я более уверенно соотнесу
свои рассуждения с работами С.С.Хоружего, сделавшими меня, как я смею
надеяться, вовлеченным, хотя и молчащим, соучастником синергийной коммуникации
с областью дискурса, организованного в своей артикулированной семиотической
упорядоченности вокруг концентра молчаливого знания, именуемого в его
нерасчлененной целостности "мистическим опытом" [159]".
(стр.49 - стр.50) "Спонтанность сознания
этого метанаблюдателя порождает текст, вызывающий у читателя, этому тексту
доверившегося, сначала замешательство, а затем состояние легкого транса,
погрузившись в который читатель получает возможность вступить с автором текста
в творческий диалог, получая одновременно возможность войти в контакт со своими
скрытыми внутренними ресурсами, не осознаваемые [не согласования], как правило,
в ситуации чтения текста, выстроенного в соответствии с классической
идеализированной моделью линейного текста, ориентированного на представление
однозначно фиксированного в нем смысла (объекта) и предельную обезличенность
письма.
Творческий диалог в этом состоянии
имеет в современной психотерапии свое название, а именно - Милтон-модель".
(стр.50 -стр.51) [Цитата из Налимова
"Спонтанность сознания"] "Развиваемая нами вероятностно
ориентированная философия в целом направлена на то, чтобы по-новому осветить
следующие проблемы.
Язык и
логика
·
Почему
мы понимаем друг друга, когда в нашей речи используются слова с полиморфными (а
не атомарными) смыслами?
·
Как
мы понимаем метафоры? Почему метафоры и синонимы обогащают язык?
·
Если
наше обыденное мышление преимущественно аристотелево, то как возникают исходные
предпосылки?
·
Можно
ли раскрыть механизм возникновения предпосылок? Возможна ли формальная (не
аристотелева) логика порождения предпосылок?
Личность
·
Если
сознание человека - это преобразователь смыслов, то как возможно построение
математически заданной семантической модели личности?
·
Как
возможно сравнение такой модели с тем, что ранее было сказано о природе
человека в академической и религиозной философии?
Творчество и эволюция
·
Как
возможна единая модель, задающая творчество в самом широком его понимании,
включающем развитие как ноосферы, так и биосферы?
·
Как
возможно введение представления о собственном времени как о мере изменчивости?
Как возможны собственные ритмы?
Терапия сознания
·
Если
сейчас во всем мире со всей остротой ставится вопрос о том, что есть здоровая,
гармонически развитая личность, то как можно задать математически семантическую
модель такой личности? Как можем мы сейчас попытаться представить семантический
портрет человека будущего?
Искусственный интеллект
·
Как
возможен искусственный интеллект? Что принципиально возможно и невозможно в
моделировании сознания человека средствами ЭВМ?
Смыслы и материя
·
Если
сознание - действительно функция высокоорганизованной материи, то почему до сих
пор не появились модели, эксплицирующие это утверждение?
·
Возможна
ли другая постановка вопроса? Может быть, разумнее исходить из представления о
том, что смыслы и материя - это две различные реальности, и искать их единую
первооснову?
·
В
философской мысли как Запада, так и Востока издревле развивалось представление
о том, что первоосновой Мира является Ничто. Можно ли ничто редуцировать к
представлению о нечто, которое можно содержательно обсуждать?
Запредельные вопросы
·
В
чем главное отличие христианского миропонимания от буддистского?
·
В
чем смысл жизни человека? В чем смысл жизни Вселенной?
Комплексность изучения
·
Как
возможно использование всего арсенала знаний - математики, физики, психологии,
психиатрии, философии, философской антропологии [не запятой] религиоведения -
при попытке осмыслить природу человека?"
(стр.51) "Налимов подчеркивал, что
развиваемая им "вероятностно ориентированная философия" не претендует
на ответы на эти вопросы. Она претендует лишь на новое их освещение. Это
первое. И второе, более неожиданное заключение. Сформулированные выше вопросы
"представляют собой не что иное, как попытку раскрыть содержание основного
вопроса герменевтической философии: что есть смысл и какова его роль в
устройстве мира?"
Здесь мы , идя вместе с Налимовым,
приходим к развилке, точке бифуркации. Ибо существенно, что "смыслы (а
следовательно и природа человека) устроены так, что чем ближе мы приближаемся к
ним, тем дальше они удаляются от нас. А наш удел - беспрестанно устремляться к
смыслам..." "
(стр.52 - стр.53) "Мы вовлекаемся, говоря словами
Ф.И.Гиренка, в поиски метафизики "ускользающего бытия"...
Несомненная привлекательность
вероятностной философии Налимова - это то, что она представляет собой
неназойливую апологетику плюрализма философий, моделей, подходов.
Для меня его вероятностная философия во
многом поразительно близка философии синергетики как синергетической философии.
По сути, все представленные выше вопросы - это одновременно и вопросы
синергетической философии. Вообще говоря, это естественно. Вероятностная
философия, так же как и синергетическая, - это "философия встречи".
При этом она формулируется и осознается через осознавание встречи науки с
философией, причем осознавание личностное. не забудем, что Налимов был
крупнейшим в нашей стране специалистом в области статистических методов,
планирования эксперимента, а также одним из основателей наукометрии...
...У Налимова везде и всюду
"неназойливо", как он сам замечает, появляется теорема Байеса...
Налимов приводит запавшее ему как самое
важное из суждений Колмогорова: "Мы имеем по крайней мере одно весьма
серьезное преимущество - владеем вероятностным мышлением". Далее он пишет,
что эта мысль никогда не эксплицировалась Колмогоровым - "ее нужно было
понимать в зависимости от той ситуации, в которой она произносилась".
И это действительно важно, ибо и
Налимов, и Колмогоров владели вероятностным мышлением личностно, именно в том
смысле, который вкладывался Полани. И в этом же смысле это мышление
"владело ими [здесь нужны закрывающие кавычки], и в этом качестве
вероятностное мышление определяло их личностные позиции в науке...
Метафора для Налимова - средство
установления новых контактов с "иной реальностью", средство
"подсоединения к новым личностным и гиперличностным смыслам" [103]."
